Кажется, меня убили сами эти слова. Я не могу сделать вдоха, и даже мой вечно бурчащий живот вдруг затих. Мне даже кажется, что и сердце перестало биться.

– Что? Что вы сказали?

– Мне очень жаль, дитя, – мягко произносит он.

– Что? – я продолжаю смотреть в его широкое лицо.

– Вы и ваш муж Гилфорд будете казнены завтра.

Я замечаю в глазах его слезы. И эти слезы, его неловкость, его раскрасневшееся лицо и сиплое дыхание говорят мне больше, чем слова.

– Как вы сказали? Когда?

– Завтра, – тихо повторяет он. – Могу ли я поговорить с вами о вашей бессмертной душе?

– О, вы опоздали с этими разговорами, – отвечаю я. Мысли не слушаются меня, а в ушах раздается какой-то шум, в котором я со временем узнаю свой собственный пульс. – Сейчас уже так для многого поздно. Я не думала… не думала…

Главное, что я не думала, что моя кузина королева возжаждет крови. Видимо, ее ложная вера свела ее с ума, как происходит со многими.

– Однако я мог бы попросить их дать мне чуть больше времени, чтобы побороться за вашу бессмертную душу, – с надеждой говорит он. – Если скажу им, что мы с вами об этом разговаривали. Если заверю их в том, что вы близки к покаянию.

– Да, – отвечаю я.

– Хорошо.

Даже один день может дать отцу возможность успеть вызволить меня. Он ближе с каждым днем, я это знаю. Он не подведет меня, и я не подведу его. Он может сражаться в бою южнее по реке уже сейчас. И когда он перейдет этот мост, я должна буду дожидаться его здесь.

Джон Фекенхем пришел на рассвете, как мы и договаривались, принеся с собой корзинку с хлебцами, вино, епитрахиль, свечи, ладан и всякие другие игрушки, с помощью которых можно запутать и смутить необразованных деревенских жителей или порадовать глупых детей. Я перевожу взгляд с его корзинки на его честное лицо.

– Я не собираюсь изменять своей вере, чтобы спасти свою шею, – произношу я. – Потому что я забочусь о своей душе.

– И я, – мягко говорит он. – И королева дала нам три дня на разговоры о горнем.

– Мне всегда нравилось читать и спорить о прочитанном.

– Тогда поговорите со мной сейчас, – просит он. – Объясните, что вы понимаете под словами «…сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание» [15] .

Я чуть не рассмеялась.

– Неужели вы считаете, что я не думала и не спорила о значении этих слов? Да я делала это почти всю свою жизнь!

– Я знаю, – спокойно отзывается он. – Я знаю, что вы были взращены в заблуждениях, моя бедная сестра.

– Я вам не сестра, – поправляю я. – У меня всего две сестры, и если бы у меня был брат, то сейчас бы меня тут не было.

До меня доносится стук со стороны поста на Львиных воротах и шум шагов нескольких мужчин. Кто-то входит в Тауэр. Я слышу окрик, требующий внимания, и звуки, говорящие о распределении по камерам. Должно быть, я выгляжу испуганной.

– Я бы хотела видеть…

Он не двигается со своего места, из чего я делаю вывод, что он знает, кого привели в Тауэр. Я бросаюсь к окну, чтобы посмотреть через сад, и в новоприбывших узнаю отца. Мой бедный отец стоял в окружении горстки своих людей, без оружия и флагов, без лошадей, явно потерпевший поражение. Я оборачиваюсь к Фекенхему.

– Мой отец снова арестован? – спрашиваю я. – Вы пришли сюда со словами назидания, но не сказали мне об этой новости? О единственном, чего я не знала и о чем должна была знать!

– Он снова пошел на измену, – прямо сказал монах. – Он и сэр Томас Уайатт попытались ворваться в Лондон во главе вооруженной армии.

– Чтобы спасти меня! – взрываюсь я неожиданной злобой. – Кто станет винить его в том, что он пытался спасти меня от смертной казни? Он же любит меня! Я всегда была его любимой дочерью, так же целеустремленна в деле служения Господу, так же люблю учение. Как может такой человек, как он, бросить свою дочь на смерть и не шевельнуть даже пальцем для ее спасения? Никто не смеет требовать подобного от него!

Между нами повисло недолгое молчание. Я стояла лицом к нему, раскрасневшаяся и с глазами полными слез, а он выглядел раздосадованным, как мясник, которого обманули на рынке. Потом он опускает голову, и на его щеках тут же появляется густой румянец.

– Он восстал не для того, чтобы спасти вас, – грустно сказал он, и его слова зазвучали в моей голове похоронным колоколом. – Не ради вас, моя дорогая. Он собрал армию, чтобы возвести на трон принцессу Елизавету. Именно из-за его восстания вас и казнят. Мне очень жаль, дитя.