– А… – вяло, словно сквозь дрему, протянул пастор. – Это ты, детка? Заходи.

Шарлотта вошла в кабинет и огляделась.

Патрик Бронте задумчиво сидел за столом и, слегка склонив голову, попыхивал сигарой.

– Вы курите, отец? – удивилась Шарлотта. – Вот уж никогда бы не подумала, что вы позволяете себе подобные излишества! Это наносит вашему здоровью непоправимый вред.

– Раньше не позволял. Но теперь… Теперь меня одолела такая страшная тоска, что, кажется, я сошел бы с ума, коли бы отказал себе в этом единственном утешении.

Шарлотта снова взглянула на отца, и сердце ее пронзил клинок величайшего сострадания. Достопочтенный Патрик Бронте сильно сдал за последнее время. Густая копна его некогда роскошных рыжих волос теперь изрядно поредела и выцвела. Виски покрылись серебристой сединою. Лицо его сохраняло еще некоторые признаки прежней живости, однако оно несло на себе отпечаток неизбывной печали и сильной усталости. На массивном, нависающем лбу, на осунувшихся бледных щеках и на подбородке пролегла вековая сеть беспощадных морщин. Под глазами зияли темные мешки, а сами глаза, почти уже вконец ослепшие, излучали какой-то странный эфемерный свет, в котором чудилось нечто зловещее… нечто потустороннее.

– Так что ты хотела мне сказать, дорогая? – осведомился почтенный пастор, выпустив изо рта едкую струйку дыма.

– Ваш викарий… Артур Белл Николлс… он просит моей руки.

– Будь он неладен! – выругался в сторону престарелый пастор; весь его облик выражал крайнее недовольство и озабоченность. – Я знал, что рано или поздно это случится… – пробормотал он в совершеннейшем потрясении. – И все же я верил… да… верил, что все обернется к лучшему!

– Что с вами, отец? – озабоченно спросила Шарлотта. – Вам нехорошо?

Патрик Бронте повернулся к ней. Теперь его черты излучали бесконечную нежность, и, в то же время, в них отчетливо проглядывал неподвластный человеческому пониманию и чуждый всему земному первородный страх. В этом страхе ощущался верный почерк самого Сатаны.

– Присядь, детка, – ласково обратился он к ней, отложив сигару. – Сядь рядом со мной и выслушай, что я тебе скажу.

Шарлотта покорно исполнила волю отца.

– Ты не должна выходить замуж, – убежденно произнес достопочтенный Патрик Бронте. – Ни за мистера Николлса, ни за кого другого. Замужество погубит тебя.

– Но мне не страшна погибель во имя Любви! – горячо возразила Шарлотта. – Все, чего я хочу – это быть счастливой и сделать счастливым Артура.

Патрик Бронте слепо прищурился, пытливо вглядываясь в лицо дочери. В следующий миг он резко схватил ее за плечи и обреченно проговорил:

– Ты знаешь. Несомненно. Знаешь о том, о чем не должна была проведать ни за что на свете!

– Да… знаю… – тихо промолвила Шарлотта. – Вернее, я догадываюсь, о чем вы говорите, отец.

– О чем же? – настойчиво вопросил пастор и затаив дыхание воззрился на дочь.

– О страшном проклятии, тяготеющем над нашим родом. Вы это имели в виду, отец?

– Но как ты узнала? – ошарашенно переспросил Патрик Бронте. – Я был убежден, что об этом не ведает ни единая душа, кроме меня… и твоей покойной тетушки.

– Так значит, это правда?! – воскликнула Шарлотта. – Значит, это злополучное проклятие и в самом деле существует?!

Преподобный Патрик Бронте, поняв, что совершил непростительную оплошность, мгновенно стал бледнее смерти.

– Так ты сомневалась! – отчаянно воскликнул он. – Сомневалась, не зная наверняка! Я, сам того не желая, выдал эту ужасную тайну! Старый осел! Что я наделал!

– Успокойтесь, дорогой отец, – мягко произнесла Шарлотта. – Я давно догадывалась о проклятии, и успела уже свыкнуться с этой мыслью… Но вы, отец? Откуда вы узнали об этом?

– От твоей милейшей тетушки! – резко ответил преподобный Патрик Бронте, и руки его сами собой сжались в кулаки. – Она поведала мне об этом в строжайшем секрете в ночь перед своей кончиной! Это все ее, ее вина! Из-за нее наша жизнь превратилась в кромешный ад!

– Вы не должны говорить так о тетушке, отец, – заметила Шарлотта. – Она не желала нам зла. Единственная ее провинность состояла лишь в том, что она слишком сильно любила вас. Так будьте же благоразумны и простите ее.

– Если бы я мог ответить на ее чувство там, в Корнуэлле, и увезти ее оттуда до того, как в ее жизни появился тот злосчастный баронет! – воскликнул достопочтенный Патрик Бронте в порыве отчаяния и обреченно добавил: – Но нет! Я слишком горячо любил вашу мать!

Тут пастор внезапно смолк, по всей видимости, опомнившись от размышлений вслух, и с нескрываемым испугом взглянул на Шарлотту.