Первая из полученных мною зарисовок изображала веселый летний пляж, усеянный множеством загорающих и купающихся людей. Внизу ее пестрела подпись «ЗЕМНАЯ ЖИЗНЬ».

Вторая картина представила моему жадному взору тот же пляж и тех же людей, которые были на первой зарисовке. И все же к светлому, безмятежному пейзажу «ЗЕМНОЙ ЖИЗНИ» теперь прибавилась одна отличительная деталь. Среди плавающих людей виднелось страшное черное существо, увенчанное острыми короткими рожками. У меня не оставалось никаких сомнений относительно родословной этого рогатого представителя: разумеется, то был не кто иной, как сам Черт. Чернильная подпись к сему оригинальному произведению искусства гласила: «ПРЕДВЕСТНИК».

Я обратил свой полный невыразимого ужаса взор к третьей зарисовке. Тот же пляж, тот же Черт, но на хребте у Черта сидит человек. «ОБРЕЧЕННЫЙ» – значилось внизу картины.

На четвертом изображении я узрел иной пейзаж. Ни пляжа, ни людей, ни безобразного рогатого существа уже не было. Общим фоном служила теперь какая-то заповедная лесная глушь. Справа и слева – обрамление в виде двух стройных хвойных деревьев, а между ними возвышалась массивная фигура бурого медведя наподобие гигантского надгробия. Приглядевшись внимательнее, я обнаружил, что медвежье надгробие венчало обширную, усеянную дикими травами могилу. В оцепенелом ужасе я воззрился вниз, на название картины… «ДОЛИНА СМЕРТИ»…

– Боже правый! – воскликнула Шарлотта, в чьих глазах отражался безотчетный предвечный страх.

– Я осознал тогда, что в этих зловещих местах господствует Дух Смерти, а все обитатели гранитных плит – мертвецы. Состояние, овладевшее мною тогда – пусть и в кошмарном сне, – поистине не поддается описанию. Там, в беспощадных лапах у Смерти, были все мои дети – все до единого, и я преисполнился убежденной решимости спасти, по крайней мере, тех, кого к тому времени еще не отняла у меня жестокая Судьба.

Я соскочил со своей плиты и стал подплывать к каждому из вас поочередно. Я приблизился к каменному ложу Патрика Брэнуэлла и попытался стащить его за ногу. Но брат твой остался недвижим, словно намертво прирос к злосчастному граниту. То же повторилось и с твоими сестрами Эмили и Энн. И тогда я направился к последней плите – твоей…

Я прикоснулся к твоей ступне и – о, чудо! – ты подала признак жизни! Ты повернула ко мне свое смиренное лицо, облитое непостижимым Небесным Светом, озарила меня своей прелестной лучезарной улыбкой и поднялась на ноги. Я от всего сердца возблагодарил Господа за твое чудесное спасение и призвал Ангела. Того самого доброго Ангела, который доставил меня в эту заповедную обитель Смерти. И Ангел вновь явился мне! Его восхитительные могучие крылья сверкали и переливались в ярких солнечных лучах. Не теряя ни минуты, я сел к нему на спину и, зависнув в воздухе над самой твоей головой, попытался схватить тебя за руку и усадить рядом с собою, чтобы светлый Ангел отнес нас прочь от этих зловещих мест. Но тут возникло неожиданное препятствие: прямо передо мной внезапно выросла человеческая фигура и резко заслонила тебя от меня. То была фигура мужчины. Я с яростной ненавистью взирал на его плотное, неказистое туловище, в последнюю минуту отвратившее благословенную возможность твоего спасения!

Преподобный Патрик Бронте внезапно замолчал, погрузившись, по-видимому, в бурный поток своих мыслей. Затем он резко вскинул голову, точно озаренный молниеносной догадкой и порывисто воскликнул:

– Артур Белл Николлс! Готов поклясться, это был он! Он встал на моем пути и не позволил мне вытащить тебя из безжалостных тисков Смерти! Я нипочем не отдам тебя во власть этого страшного человека! Клянусь всем святым: ты не станешь его женой!

– Не горячитесь так, дорогой отец! – произнесла Шарлотта. – Артур ни в чем не виноват. И он никак не может стать причиною моей гибели, я уверена. Если я дам согласие на брак с ним, то лишь потому, что слишком горячо его люблю! И это будет только моя вина… Только моя, и ничья более.

Она ненадолго смолкла, а затем спросила:

– Так чем же закончился ваш странный сон, отец?

Достопочтенный Патрик Бронте прищурился и пристально посмотрел на дочь.

– Ты уверена, что действительно готова это выслушать, дорогая? – спросил он, понизив голос.

Шарлотта подняла голову. Лицо ее исказилось гримасой невыразимого ужаса. Но все же она постаралась взять себя в руки и только тихо спросила:

– А разве может быть что-то страшнее того, о чем вы уже поведали?

Пастор печально покачал головой и ответил дочери встречным вопросом:

– Скажи, детка, насколько крепко ты дорожишь моей жизнью?

– Настолько, – живо отозвалась Шарлотта, – что с превеликой радостью отдам за нее свою!

– В таком случае, – промолвил пастор, – будет лучше, если ты не узнаешь, чем закончился мой сон!

Его дочь еще пуще насторожилась.

– В чем дело, дорогой отец? – обеспокоенно спросила она. – Вашей жизни угрожает опасность? Во имя всего святого, расскажите мне все! Все, что вы видели в том злосчастном сне! Или я изведусь от тревоги!

– Собственно, я почти уже обо всем тебе поведал, – задумчиво произнес достопочтенный Патрик Бронте. – Остались сущие пустяки. Но, кто знает: быть может, именно в них кроется главный смысл моего сновидения и заветный ключ к разгадке непостижимой тайны Предвечных Сил?

– О чем вы говорите, отец?

– Так и быть, – ответил наконец пастор. – Я расскажу тебе о том, что было дальше в моем пророческом сне. …Потеряв последнюю надежду вызволить тебя на свободу из этой забытой Богом обители Смерти, я все еще долго кружил на спине у Ангела над твоей плитой, хотя уже и не мог тебя видеть. Кажется, я вообще утратил тогда способность ориентироваться в пространстве. Да и Ангел мой разошелся не на шутку: он стал описывать круги все шире и шире, пролетая теперь не только над тобою, но и над обреченными хозяевами прочих плит.