Побродив по ледяным, сырым комнатам с запыленной мебелью, Мари кое-как отыскала более-менее нормальную, с матрацем на кровати. Он был покоцан грызунами, но не продавлен и даже сух. По всей видимости, окна выходили на южную сторону, отчего здесь не было плесени. Мари отставила свечу на низкий кофейный столик, перевернула матрас, убедилась в его приемлемости и легла. Она не стала рыться в шкафах в поисках постельного белья. Внутри нее кипел гнев. Ей следовало бы пожалеть Шеймаса: он угодил под суд за правду. Но ведь он откровенный моральный урод!

Глядя на пляшущие блики на сером потолке, Мари размышляла над всем, что предшествовало ее ссылке, начиная с момента ее столкновения со свейхом флиомов. Вспомнив о них, она улыбнулась. Оставила их без обещанной лазаньи.

Усталость стремительно брала верх над сосредоточенностью, и Мари уснула раньше, чем догорела свеча. Но эта ночь стала самой страшной ночью в ее жизни…

Стоило ей встретиться с другим палал, как память расы нахлынула на Мари без остатка. Она видела рождение Палалии, своих предков, смену эпох и цивилизаций, становление палал во Вселенной. Она видела лица, улыбки, смех. Она слышала голоса, пение. Она чувствовала жизнь — яркую, насыщенную. А потом…

Мари обуял неистовый ужас. Она видела свою мать. Она была ею. Ее тело и сердце ныли от боли. Страх победоносно пробирался до самых костей, окутывал разум, скреб на душе. Мари убегала ногами своей матери. А беда, полыхающая у нее за спиной, хватала ее за волосы и стягивала их в тугой пучок.

Мари задыхалась, хваталась руками за воздух, пыталась выбраться из омута всеобщего горя. Плач, стоны и крики пронзали ее миллионом игл. Она понимала, что все это в прошлом, это видение, воспоминание. Но никак не могла проснуться. Пока ее не окатило чем-то ледяным. Мари не сразу сообразила, что это — вода или ветер. Только когда она начала захлебываться и чувствовать матрац под спиной, она открыла глаза и увидела стоявшего над ней Шеймаса с пустым ведром в руках.

Кашляя взахлеб и выплевывая воду, Мари села. Кое-как отдышавшись, она ладонями вытерла мокрое лицо и откинула назад прилипшие к щекам волосы.

— Ты больной?! — заорала она, зло взглянув на Шеймаса.

— Это ты орала на весь замок, как придурочная, — ответил он.

— А разбудить не мог?!

— Я разбудил, — пожал он плечами, ставя ведро на пол.

— Господи, — отчаянно прошептала она, подогнув колени и упершись в них лбом.

— Теперь-то дашь мне поспать?

— Даже не поинтересуешься, что со мной? — Мари снова подняла лицо.

— Детская психологическая травма? — без малейшего интереса ляпнул Шеймас.

— Ты такой милый, — съязвила она, фальшиво осклабившись.

— Я стараюсь, — подмигнул он и, развернувшись зашагал к выходу, оставив на столике у кровати вторую догорающую свечу.

— Во мне восстановилась память нашей расы, — успела сообщить Мари, прежде чем Шеймас вышел.

Он ненадолго задержался. Повернул голову и через плечо сказал:

— Рад за тебя.

После этого Шеймас ушел. Будь у Мари под рукой подушка, она швырнула бы ее ему вслед. А так ограничилась тем, что стиснула зубы и сжала кулаки.

Мокрое платье прилипло к ее телу второй кожей — мерзкой и ледяной. Мари сидела в луже, медленно впитывающейся в матрац, и опять была готова разреветься. Сказка, которую ей подарил любящий Луисцар, длилась недолго. Ей снова придется самой о себе заботиться.

Мари чувствовала себя подбитым зайцем, попавшим в капкан. В висках стучал пропущенный через себя ужас. Он доводил до озноба вместе с холодом, покрывающим ее едва ли не инеем.

Поднявшись с кровати, Мари дошла до огромного шкафа и распахнула заскрипевшие дверцы, намереваясь найти хоть что-нибудь, чтобы переодеться после щедрого душа Шеймаса. Из недр шкафа ее окатило облаком пыли, десятком крупной моли и крысой, проскользнувшей промеж ее ног, снесшей по пути ведро и удравшей вон из комнаты. Загромыхавшее ведро откатилось к стене, а его эхо еще с минуту разносилось по замку.

Когда все стихло, Мари перевела дух и вновь повернулась к шкафу. В этот самый момент на нее упал человеческий скелет в костюме и шляпе. От испуга Мари поскользнулась и повалилась на спину. Щелкнувшая челюсть скелета замкнулась на ее лице, и Мари, вытаращив глаза, завопила во все горло:

— А-А-А-А-А!!!

Влетевший в комнату Шеймас стащил с нее скелет и сердито вскрикнул:

— Какого трейсовского агла ты горланишь?!

— Что эт-то т-такое?! — Отползая к кровати, Мари дрожащим пальцем указала на скелет в объятиях Шеймаса.

— А, это? — улыбнулся тот. — Мой приятель. Бывший хозяин замка. Он помер. Но мне было скучно…

— Не заливай! — рявкнула Мари, наконец начав отходить от шока. Она встала, поправила на себе платье и хмуро взглянула на Шеймаса. — Он ненастоящий. Иначе ссыпался бы в кучку.

Он запихнул скелет обратно в шкаф, захлопнул дверцы и повернулся к Мари.

— Жил я себе здесь, не тужил. Жрал, что хотел. Дрочил, где хотел. И тут ты! Явилась, не запылилась.

— Я же сказала, утром уеду.