Рашид ад-Дин показывает молодого человека в действии. Однажды Джамуха разглядел гнездо куропатки в высокой траве и тайно пометил это место. На следующий день, проезжая здесь же на конях с сановниками из ближайшего окружения хана, он сказал, что год назад видел гнездо куропатки, и ему интересно проверить, остались ли какие-нибудь следы. «Давайте посмотрим, сохранилось ли гнездо, а, может быть, и куропатка уже вывела птенцов», – предложил Джамуха с невинным видом. Меркитские сановники приблизились к указанному месту, и из травы вдруг вылетела куропатка, а в гнезде запищали птенцы. Сановники изумились: «Как можно запомнить неприметное место в траве и найти его через год!» {220}

Этой истории подивился и Тохтоа-беки. А фокус с гнездом был детской игрой в сравнении с coup de th'eatre [23] , устроенном Джамухой потом. Заметив, что стражники у шатра Тохтоа-беки расслабились, он подучил своих дружинников напасть на опешившего хана. Джамуха спокойно объяснил ему, что сделал это только для того, чтобы показать, насколько негодная у него охрана {221} . Тохтоа-беки, поняв, что с такой охраной его могли легко убить, осыпал Джамуху словами благодарности, но выразил неудовольствие, когда Джамуха потребовал подписать и засвидетельствовать грамоту, освобождавшую его от всех вассальных обязательств. В шатре назревал скандал. Джамуха сказал хану, что у него простой выбор: сделать то, что от него требуют, или умереть. Тохтоа-беки видел, что Джамуха не блефовал, и предпочел сохранить себе жизнь {222} .

Однако с самого начала военной кампании против меркитов Джамуха с пренебрежением отнесся к Хасару и Бельгутаю, эмисарам Тэмуджина, посланным с предложениями о совместных действиях {223} . Впечатление ненадежности и непредсказуемости вскоре еще больше усилилось. Двадцать тысяч всадников Тоорила должны были соединиться с рекрутами Тэмуджина на восточном склоне Бурхан-Халдуна, но Джамуха отказался подойти и потребовал, чтобы союзники пришли к нему, стоявшему тогда у истоков Онона. Из-за его каприза Тоорил совершил два больших перехода – сначала к Тэмуджину, а затем к лагерю Джамухи. И Тэмуджина и Тоорила удивило то, что Джамуха привел столько же воинов, сколько было и у них, а потом еще и отругал обоих за опоздание на три дня {224} .

Джамуха явно был доволен тем, что Тэмуджин досадил Тоорилу, когда преждевременно вышел из войны с меркитами, и присоединился к «анде» после раскола. Они отошли к лагерю Джамухи на реке Онон, а Тоорил отправился на свою базу на реке Тола через долину Хокорту в нагорье Большой Хэнтэй {225} . Затем последовали незабвенные полтора года нераздельной совместной жизни, когда молодые люди не отходили друг от друга, подобно библейским Давиду и Ионафану. Они обменялись золотыми поясами и великолепными скакунами. Молодые люди с нежностью вспоминали о детстве, вместе охотились, пили кумыс, блудили и, как повествует «Тайная история», «спали под одним стеганым одеялом» {226} .

Подобное «сердечное согласие» кажется странным, особенно после откровенно прохладного отношения, которое выказывал Джамуха своему «анде» во время меркитской кампании. Кочевники редко сожительствовали подобным образом. Предполагается, что Тэмуджин нуждался в поддержке друга, у которого в то время было гораздо больше сподвижников. Но чем руководствовался Джамуха? {227} Бортэ, не любившая Джамуху и не доверявшая ему, предупреждала мужа, что им пользуются как пешкой в игре за достижение своих целей – с ней была согласна и Оэлун, – но Тэмуджин отвергал их подозрения, как чисто женские причуды {228} .

Неожиданно, после полутора лет гармонии, изъявления нежных чувств и дружбы, возможно в 1183 году, Джамуха затеял ссору, заговорив в дельфийской манере о том, что его «коневодческие интересы» приносятся в жертву «овцеводам» Тэмуджина {229} . Безусловно, в этом обвинении можно разглядеть и тот факт, что Тэмуджин даже после победы над меркитами все еще оставался относительно беден конями.

Но чем можно объяснить гнев Джамухи? Некоторые историки считают, что причина кроется в распределении пастбищ: соплеменники осуждали Джамуху за то, что от дружбы больше выигрывает Тэмуджин. По мнению других авторов, Джамуха корил товарища за то, что он чрезмерно озабочен проблемами мира, а надо воевать, чтобы реализовать свои амбиции. Самым эксцентричным предположением была гипотеза советских историков, выдвинутая в начале XX века и утверждавшая, что Тэмуджин и Джамуха представляли антагонистические социальные группы в примитивной классовой борьбе, в которой Тэмуджин отстаивал интересы аристократии, а Джамуха бился за народ {230} . Даже следуя этой логике, все было скорее наоборот. Одним из преимуществ Тэмуджина было именно то, что он продвигал своих людей в соответствии с принципами меритократии, то есть по их способностям, тогда как Джамуха придерживался старых олигархических традиций. Нам остается предложить свой вариант. Может быть, Джамуха следовал каким-то эзотерическим, квазигностическим ощущениям, нам неизвестным. Но тогда почему сам Тэмуджин назвал взрыв эмоций друга «загадкой»? {231} Возможно, права Бортэ. Джамуха дожидался своего часа и высказался, когда почувствовал себя достаточно уверенным в своих силах и понял, что Тэмуджин ему больше не нужен. В таком случае у Тэмуджина было несколько вариантов ответа, но Джамуха оставлял за собой право не согласиться с любым из них {232} . Можно выдвинуть и такое предположение: двое молодых людей были вовлечены в очень тяжелую межличностную борьбу. На самом высшем уровне конфликт заключался в разрешении кардинальной проблемы – кто из них объединит всю монгольскую нацию?

Какими бы ни были истинные причины, разногласия оказались непримиримыми. Тэмуджин с ближайшими родичами и сподвижниками ночью откочевал и расположился лагерем на новом месте у реки Кимурха. Вскоре после внезапного и неожиданного раскола все монгольские кланы, кроме тайджиутов, созвали высший совет, на котором окончательно обозначились расхождения мнений и намерений. Разделительная линия в основном определялась возрастом: старейшины племен хотели создать новую федерацию кланов во главе с Джамухой, молодые воины выступали против этих замыслов.

Тэмуджин притягивал к себе прежде всего тех, кто стремился порвать со строгостями кланового режима, построенного на родственных связях. С начала шестидесятых годов XII века в степях фактически, выражаясь словами Гоббса, шла «война всех против всех»: тайджиуты враждовали с борджигинами, не прекращались интервенции татар, союзников цзиньцев, набеги меркитов, противоборство между кереитами и найманами. Для молодых монголов Тэмуджин был олицетворением новых веяний, лидером, чье обаяние подтверждалось военными победами и богатыми трофеями и чьи слова не расходились с делами {233} . Но другой стороной новой жизненной модели стала одержимость демонстрацией мужественности и готовности к насилию, а вооруженные грабежи и изнасилования поощрялись как свидетельства истинного мачо. Для молодежи все разговоры о создании новой конфедерации означали лишь нескладные попытки залить молодое вино в старые мехи.