— Но…

— И не обращайтесь в травмопункт без реальной на то необходимости.

— Но я не…

Д-р Симмонс не стала дослушивать меня до конца. Она повернулась и направилась к следующему пациенту — маленькой девочке со сломанной рукой.

Я встал и, прихрамывая, добрел до туалета. Все мое лицо было покрыто разводами запекшейся крови. В основном она задержалась в складках и морщинах, отчего лицо мое казалось старше, этакой маской из крови. На лбу, примерно на дюйм ниже корней волос, прочертила кожу бледно-розовая черта. Кожа на ней казалась совсем нежной, и когда я случайно коснулся ее салфеткой, боль была такая, что я с трудом удержался от крика. И все-таки рана затянулась. Зажила.

Магия. Штучки моей крестной. Тот ее поцелуй в лоб заживил мою рану.

Если вы считаете, что мне полагалось бы радоваться такому исцелению, значит, вы плохо представляете себе все связанные с этим осложнения. Производить магические манипуляции непосредственно с человеческим телом сложно. Чертовски сложно. Повелевать энергией, как, скажем, делал я с помощью своего талисмана, или элементарными стихиями вроде огня или ветра — сущая ерунда по сравнению с тем, что требуется, чтобы хотя бы поменять кому-то цвет волос — тем более, чтобы заставить клетки по обе стороны травмы срастись.

Исцеление было мне предупреждением. Моя крестная обладала теперь властью надо мной не только в Небывальщине, но и на земле. Я заключил договор с феей и нарушил его. Это и дало ей такую власть, и она как бы ненароком продемонстрировала ее мне, наложив на меня сложное исцеляющее заклятие так, что я этого и не заметил.

Это пугало меня больше всего. Собственно, я и так знал, что Леа куда как круче меня — а что еще ожидать от создания, обладающего тысячелетними знаниями и опытом, рожденного, чтобы заниматься волшебством, как я был рожден, чтобы дышать. И все же, пока я оставался в реальном мире, у нее не имелось передо мной преимуществ. Наш мир был для нее заграницей — точно такой же, какой был ее мир для меня.

Был. Вот именно, что был.

Блин-тарарам.

Я сдался и не пытался удержать дрожь в пальцах, вытирая лицо. Черт, у меня имелись все основания бояться. Ну и еще, я промок под дождем до нитки и промерз до костей. Я смыл кровь и встал под электрофен. Мне пришлось с десяток раз шлепнуть по кнопке, пока тот заработал.

Я как раз повернул сопло вверх, на лицо, когда в туалет вошел Столлингз, а по пятам за ним — Рудольф. Вид у Столлингза был такой, словно он не спал со времени нашей последней встречи. Одежда измялась еще сильнее, седеющая шевелюра сделалась еще седее, а усы окраской почти сравнялись с синяками под глазами. Не глядя на меня, он подошел к раковине и плеснул на лицо холодной воды.

— Дрезден, — сказал он. — До нас дошел слух, что ты в больнице.

— Привет, Джон. Как там Мёрфи?

— Спит. Мы только недавно привезли ее сюда.

Я удивленно уставился на него.

— Бог мой. Что, уже утро?

— Солнце взошло минут двадцать назад, — он подошел к соседнему фену, и тот заработал с первого нажатия кнопки. — Она не просыпалась. Врачи спорят, в коме она или напичкана лекарствами.

— Вы объяснили им, что случилось?

Он хмыкнул.

— Ага. Я сказал им только, что чародей наложил на нее заклятие и погрузил в сон, — он покосился на меня. — Да, кстати, а когда она проснется?

Я покачал головой.

— Мое заклятие не продержится долго. Максимум пару дней. С каждым восходом солнца оно будет терять силу.

— А что случится потом?

— Она начнет визжать. Если только мне не удастся отыскать ту тварь, что напала на нее, и вычислить, как бороться с тем, что та успела сделать.

— Вот, значит, для чего тебе тетрадь Кравоса, — сказал Столлингз.

Я кивнул.

Он сунул руку в карман и достал оттуда тетрадь — небольшой пухлый блокнот, переплетенный в темную кожу. Блокнот был запаян в пластиковый пакет для вещественных доказательств. Я потянулся за ним, но Столлингз отвел руку.

— Слушай, Дрезден. Если ты дотронешься до этого, ты оставишь свои отпечатки. Частицы кожи. Всякие такие штуки. Так будет, если эта тетрадь не исчезнет.

Я недоуменно нахмурился.

— А в чем дело-то? Кравос сидит за решеткой, верно? Черт, мы ведь взяли его тепленьким на месте преступления. В тетради нет ничего круче этого, ведь правда?

Он поморщился.

— Если бы дело было только в следствии, не было бы никаких проблем.

— Что ты хочешь этим сказать?

Он покачал головой.

— Наше внутреннее дерьмо. Не буду выметать сор из избы. Но если ты возьмешь эту тетрадку, Дрезден, она должна исчезнуть.

— Отлично, — сказал я, снова протягивая руку. — Уже испарилась.

Он снова отодвинул руку.

— Я это совершенно серьезно, — буркнул он. — Обещай.

Что-то в его негромкой настойчивости тронуло меня.

— Олл райт, — сказал я. — Обещаю.

Мгновение он смотрел на тетрадь, потом сунул ее мне в руку.

— Да ладно, — сказал он. — Ты только Мёрфи помоги.