– Конечно, я думаю, что ты безусловно права. Что такое общество – это все те люди, что населяют территорию определенной страны. Все люди, без исключения. Но дело в том, что наше общество – то есть даже мы с тобой – управляется людьми не самыми лучшими, и я бы сказал прямо – трусами и жадюгами. Только трусливые люди прежде всего заботятся не о тех, за кого они несут ответственность, а за свой имидж, за свое личное благополучие. Только трусливые люди пытаются угодить всем и сразу, попирая при этом права и свободы граждан своей страны. Только трусливые и жадные люди ставят приоритеты обогащения выше семейных ценностей и человеческих качеств. Нами, к сожалению, управляют трусливые клерки, место которым где-нибудь в офисе, подальше от живых людей; они, словно кучка хитрых сурикатов: шустро бегают, создавая видимость деятельности, облизывая друг друга перед камерами… Прости, Виктория, я, кажется, увлекся, – смутился Алексей.

Виктория улыбалась и внимательно слушала собеседника:

– Нет, ты говоришь очень интересно; а редкая грубость придает некую пикантность твоему рассуждению. Мне кажется, когда затрагиваются такие темы, то без крепких слов просто не обойтись, – слегка посмеивалась она. – А что у нас с чаем?

– Ах, извини. Я уже, было, и забыл. Сейчас я все приготовлю.

Алексей сервировал стол: налил чай и положил конфеты и шоколад на стол.

Некоторое время они молча мешали ложками чай; тишину нарушал лишь звон металла о стенки и дно керамики.

– Весь парадокс заключается в том, – неожиданно оборвал молчание Алексей. – Что истинный правитель, который должен занять свое место на престоле этого самого общества, чтобы обрести его на полноценное существование, никогда не займет это место. И это по сути одна из самых величайших трагедий человечества.

– Почему ты говоришь, что никогда не будет такого человека, Алексей? Это звучит как то очень уж обреченно, – с грустью добавила Виктория.

– Да, это грустно. И даже более того – это ужасно печально, но это так. По крайней мере – я так думаю. Ты спрашиваешь – почему? Я отвечу. Достойный человек никогда не сунется в политику, зная какой там процветает цинизм, бюрократизм, эгоцентризм, властолюбие и еще много разных нелицеприятных человеческих черт, не свойственных настоящему мужчине. Но если все-таки такой человек и найдется, то он, человек этот – настоящий мужчина – должен прорасти из самых нижних слоев общества; он должен подняться по социальной лестнице от самого низа, потому что только такой правитель, в конце концов, будет знать все проблемы и недостатки существования своих современников. Как видишь, это уже можно сказать, нонсенс. Но предположим, что все-таки и такой вот богатырь нашелся. Теперь, чтобы проползти по такой вот лестнице к верхушке "вертикали власти", ему необходимо уцелеть от той черной своры, что будет всячески пытаться растерзать его и скинуть, – свора, находящаяся при власти не любит честных людей и боится их – и поэтому ему, богатырю нашему, необходимо собрать вокруг себя защиту из таких же славных и справедливых соратников, думающих исключительно о благе отечества. И ты знаешь, если все-таки поднимется к самой вершине тот самый совершенный правитель, и уцелеет он, не подхватив заразы от околопрестольной мерзости, то будет он дряхлым обессиленным старцем – без огня и желания, потому как лестница та, утыканная, словно стебель розы, шипами капиталистического властолюбия, отнимет у него все силы.

– Значит у нас никогда не будет, по-твоему, настоящего достойного правителя? – улыбаясь спросила Виктория.

– Пока, думаю, нет.

– И что же нам тогда делать?

– Пить чай, Виктория, и целоваться, – сказал Алексей.

– Ха, почему целоваться? – захихикала она.

– Потому что, глядя на тебя, мне захотелось, вдруг, тебя поцеловать, – улыбаясь, ответил он.

– Может быть это и произойдет, – она лукаво смотрела ему в глаза.

– Значит, мне не стоит терять надежды?

– Никогда не теряй ее.

Они опять прекратили на время диалог, и просто наслаждались созерцанием друг друга, довольно улыбались и мелкими глотками, смакуя радостные неповторимые моменты знакомства, отхлебывали чай; шуршали фантиками конфет.

– Виктория, а кем ты работаешь тогда, раз мы выяснили, что ты не… это самое? – смущенно проговорил Алексей, боясь обидеть собеседницу.

– Раз я не это самое, то тогда я – парикмахер. Как тебе такой ответ? – улыбалась девушка.

– Прекрасный ответ. Парикмахер это то, что надо, – оживился Алексей. – Ты знаешь, по древности эта профессия нисколько не уступает той, которую мы с тобой только что обсуждали.

– И по полезности тоже.

– Без сомнений. Ты только что напомнила мне, что не мешало бы мне посетить парикмахерскую.

–Зачем же куда-то идти – я могу сделать это прямо сейчас и здесь, – серьезно сказала Виктория.

– Сделать что? – удивился Алексей.

– Каков наглец, – кокетливо сказала девушка. – Подстричь, конечно же. Я могу тебя подстричь прямо здесь и сейчас. У меня всегда с собой набор в сумке.

– Ты только не подумай, что я тебе намекнул на то, что будто было бы неплохо, чтобы ты это сделала, да еще и на первом свидании – ведь у нас же свидание – да притом еще и на кухне.

– Ну, конечно же, у нас свидание, как же иначе. А подстричь мне тебя очень хочется, тем более, что таким вот образом мы сократим между нами дистанцию.

– Разве между нами сейчас существует какая-либо дистанция? – удивился Алексей.

– Да, ну хотя бы вот этот вот стол, – ответила девушка.

– Но ты же не можешь себе представить, чтобы ты, допустим, взяла и уселась мне – незнакомому человеку – на колени пить чай и спокойно беседовать о том, о сем, – согласись, что так будет довольно таки неудобно, – смеялся Алексей.

– Представить то я как раз могу, но от этого становится жутко смешно. И все-таки позволь мне поработать немножко над твоей прической? – не унималась Виктория.

– Почему бы и нет. Если тебе так хочется, то я не могу противиться такому настойчивому желанию, – смиренно сдавался Алексей. – Тебе всегда удается заполучить желаемое, Виктория?

– Почти, – имя подхлестывает, – весело сказала девушка. – Прошу на середину кухни, клиент.

– Ну вот, я, все-таки, так или иначе, оказался твоим клиентом, – весело заметил Алексей, ставя стул на середину.