— Да она тебя у коврика дверного положит и каждый день ноги об тебя вытирать будет!..

— Ну и пусть! — отвечал Володька, — Я всё равно ничего не соображаю, как дурак становлюсь… Я жить без неё не могу…

— Даша! Ты почему таз в сенях бросила? — вдруг раздался над ухом резкий окрик тётки Людмилы, — Я к тебе обращаюсь! Ты что, оглохла?..

Даша развернулась и полыхнула на тётку ненавидящим взором.

— Слышу, не глухая! — отчеканила она.

— Ты как со старшими разговариваешь? Сопля!

— Сами вы сопля! — крикнула Даша и, не дожидаясь ответа, опрометью бросилась в дом.

Глава 18

Ярким калейдоскопом пёстро-однообразных дней пролетело два месяца лета.

Всё темнее становились ночи. Всё дождливее дни.

Подоив вечером корову и сцедив сквозь марлю в банки парное молоко, баба Нюра зажигала в избе свет. Падала на лица тень от матерчатого абажура над столом. Семья садилась ужинать.

— Ну, во имя отца и сына, да святаго духа! — крестились старики на образа в красном углу перед принятием пищи.

Поколение их взрослых детей садилось за стол, не перекрестив лба. Лариска, то и дело поглядывая на ходики на стене, бежала к зеркалу красить глаза и губы. Валерка брал с комода одеколон «тройной», прыскался им, надевал свою единственную кожаную куртку — на тусовки.

Рычали за окнами мотоциклы. Гогоча, влетали в избу размалёванные Ларискины подруги в компании Валеркиных друзей в одинаковых кожаных «косухах».

— Дверь, заполошные! — кричала на них баба Нюра.

Когда заканчивали ужин, а молодёжь шумной гурьбой уходила в клуб, в избе становилось тихо и даже как-то грустно. Баба Нюра зашторивала тёмные окошки, походя, отрывала на висящем на стене численнике очередной листок.

— Пётр-Павел — час убавил… — комментировала она. — Илья-пророк — два часа уволок…

Истончался численник. Даша грустно теребила в руках очередной листок календаря, отмечая, как укорачивается на каждом таком листке долгота дня. О, если бы можно было остановить время! Но нет, оно неумолимо. Вот уж и осень скоро, все разъедутся. Володю в армию заберут. И Кристины больше нет…

В один из таких пронзительно-грустных вечеров Даша вышла из избы. Было уже совсем темно; по полю стлался туман. В такие вечера ей особенно хотелось плакать — о Кристине, к которой никогда не придётся больше ходить. О несчастном Володьке с его неразделённой любовью. О бедных своих, кротких родителях. О ушедших счастливых днях, которые никогда-никогда не повторятся…

Словно в унисон её мыслям до Дашиных ушей доносилось стройное пение девушек. Пела Лариска, сидя со своей подружкой Иркой за плетнём.

— Расцвела под окошком белоснежная вишня,

Из-за тучки далёкой показалась луна.

Все подружки по парам в тишине разбрелися,

Только я в этот вечер засиделась одна.

Никому не поверю, что другую ты любишь,

Приходи на свиданье и меня не тревожь.

Неужель в моем сердце огонёчек потушишь,

Неужели тропинку ты ко мне не найдёшь…

Последняя фраза рассеялась над полем еле уловимым эхом. Какое-то время девушки молчали.

— Знаешь, Ир, — нарушила молчание Лариска, — Я, наконец, решила признаться ему в любви. Сама.

— Давно пора, — отвечала Ирка Ромашова, — Ведь пять лет он за тобой бегает…

— Кто?

— Володька, кто же ещё…

Лара фыркнула.

— При чём тут Володька? Я вообще не о нём говорю.

— А-а. Артурчик, что ли?

— Тише, нас могут услышать! — осадила подружку Лариска.

— Подожди, но как же Володька?..

— Да пошёл он… — процедила она сквозь зубы. — Дурак! Я его не любила никогда.

— Но ты же с ним целовалась!

— Ну и что? Мало ли, кто с кем целовался…

— Так, подожди, и ты призналась Артуру? — интонации Ирки стали настороженными.

— Да, — последовал ответ, — Вчера, на костре… Помнишь, я тогда потеряла заколку, а у него фонарик был? И мы пошли её с ним искать…

— И что Артур тебе ответил?

— Ну… пока ничего конкретного. Сказал «посмотрим»…

— Знаешь, Лара, не питала бы ты надежд особых… Он ведь тебе ни «да» ни «нет» не сказал.

— Я не знаю… — Лариса сконфузилась. — Может, ты и права. Но… Блин, я не знаю, как это объяснить, чтобы ты поняла… Я и сама себя иногда не понимаю…

И, помолчав, пропела:

— Эти мысли-птицы

Строят гнёзда над пустотой…

Я хочу сейчас забыться,

Чтобы стать, наконец, собой…

Глава 19

Пятого августа родители Даши, отгуляв свой летний отпуск, засобирались обратно в Москву.

— Девку свою возьмёте, чтоль? — напрямую спросила их баба Нюра.