Через несколько дней оба Эдди отправились в Данциг, но оказалось, что у них нет нужных документов: «Не те паспорта! Нас высадили в степи в Лауенбурге, грязном городишке на польской границе. Но мы держались молодцами! Мерзкий недорогой отель. Шли по снегу и упали в воду. Какой кошмар! Отвратительные домишки и уродливые, какие-то нереальные люди, безжизненные голоса в пустом воздухе». Когда приятели наконец попали в Данциг, город им понравился: «Прекрасный город! Дома, как во времена Елизаветы, из желтого и темно-красного кирпича. Огромные черно-белые склады вдоль замерзшей Мотлавы. Божественные Ворота-кран, собор неописуемый». Но за три дня Данциг надоел обоим путешественникам, и они снова вернулись в Берлин. «Как же удобно в «Адлоне»! У меня был восхитительный легкий ужин, сидел в пижаме и шубе Эдди» [122] .

В свою первую поездку в Германию Кристофер Ишервуд не имел никакого отношения к кабаре, с которым в итоге его творчество оказалось связано. В 1928 г. писатель провел все лето в Бремене. Он жил у своего двоюродного брата Бэзила Фрая, британского вице-консула. Фрай воплощал в себе все то, что отвергали Ишервуд, Уистен Хью Оден, Стивен Спендер и многие другие представители молодого поколения. Лучше всего этого человека характеризуют строки из его собственного стихотворения «Англия»:

Первым, что Ишервуд увидел в Германии, стал Бременхафен, порт в устье реки Везер, куда пришвартовался корабль писателя. Ишервуда встретил сотрудник британского консульства и отвез на машине в Бремен: «Мы ехали сквозь пригороды, поросшие виноградом и густой сиренью. Чистые домики с белеными фасадами. Смешные трамваи. Бульвары и фонтан Лаокоона: змея орошает водой плечи статуи под лучами палящего солнца». Как и следовало ожидать, уже в первых заметках о Германии рассказывалось о сексуальных свободах: «Германия – страна исключительно молодых людей. Они носят цветные шнурованные рубашки, носки и морские фуражки с лентами. Все на велосипедах» [124] .

Несмотря на то, что Ишервуд часто флиртовал, ему не нравилось жить у кузена, которого писатель презирал. Меньше чем через год Кристофер посетил Берлин. Хотя Ишервуд провел в столице Германии всего чуть больше недели, поездка в этот город стала одним из поворотных моментов его жизни [125] . Старый приятель писателя Оден, который к тому времени уже несколько месяцев жил в Берлине, познакомил его с новым миром, настолько восхитительным и отличавшимся от чопорной послевоенной Англии, что Ишервуд вернулся в Берлин к Рождеству 1929 г. на неопределенный срок. Им двигало желание найти свое место в мире. Еще на границе Ишервуд предельно честно ответил на вопрос о цели своего визита в Германию: «Я ищу свою родину и хочу убедиться в том, что это она и есть» [126] .

Оден вернулся в Англию, и у Ишервуда остался в Берлине единственный знакомый англичанин – страдающий от алкоголизма и ведущий беспорядочный образ жизни археолог Фрэнсис Турвилль-Петре. Фрэнсис лечился от сифилиса в Институте сексуальных наук, который был создан доктором Магнусом Хиршфельдом в 1919 г. и занимался изучением разных видов сексуальной ориентации и проблем сексуального характера. Работа этого института свидетельствует о том, что Берлин действительно стал современным городом. Хиршфельд считал, что гомосексуальность – не болезнь и не преступление, а часть человеческой жизни. Его институт был не только клиникой и исследовательским центром (он имел внушительный архив и библиотеку, насчитывавшую около 30 тысяч томов), но и проводил просветительскую работу среди населения по разным вопросам сексуальности. В институт ежегодно приезжало несколько тысяч посетителей со всей Европы. Многие отправлялись сюда на лечение специфических заболеваний, другие просто хотели разобраться со своей собственной сексуальностью. Некоторые, вне всякого сомнения, приезжали исключительно для того, чтобы осмотреть музей, который Оден называл «порнографией для науки и усладой евнуха» [127] .

«Там были плетки, цепи и орудия пыток, созданные для тех, кто получает удовольствие от боли, замысловато украшенные сапоги на высоком каблуке для фетишистов, кружевное женское белье, которое носили под мундирами суровые прусские офицеры. Там были нижние половинки штанин, которые держались на резинках, закрывая ноги от колен до лодыжки. В пальто, ботинках и таких «брюках» можно было ходить по улицам, словно ты совершенно нормально одет, и быстро распахивать плащ, чтобы продемонстрировать себя подходящему зрителю» [128] .

Такие экспонаты контрастировали с прекрасной мебелью особняка, который ранее принадлежал близкому другу Брамса скрипачу Йозефу Иоахиму. Фрэнсис Турвилль-Петре снимал комнаты поблизости от института, расположенного в северо-западной части Тиргартена. Ишервуд также поселился в этом доме в темной комнатке с окнами, выходившими на внутренний дворик.

Каждый вечер двое молодых людей направлялись в бары. Позже Ишервуд писал, что они походили на торговцев, «(…) которые вошли в джунгли. Туземцы в этих джунглях окружали их. Они были любопытными, недоверчивыми, хитрыми, и их отношение могло легко и непредсказуемо становиться то дружеским, то враждебным. У двух торговцев было то, в чем нуждались туземцы, а именно – деньги. И они обсуждали, что местные жители должны будут сделать и сколько за это получат. Туземцам нравилось торговаться ради торговли, и Фрэнсис это прекрасно понимал. Он никогда не торопился» [129] .

Бары наподобие «Уютного уголка» или «Вестенса» (в котором Руперт Брук написал стихотворение «Гранчестер») были совсем не похожи на гламурные заведения, изображенные в кинокартине 1972 г. «Кабаре». «Невозможно представить себе ничего более декадентского, чем «Уютный уголок», – писал Ишервуд. – Там все было просто, по-домашнему и неприхотливо» [130] .

Берлин предлагал иностранцам (в особенности англосаксам) сексуальные и интеллектуальные приключения, недоступные у них на родине. Здесь Сэквилл-Уэст встретил Рождество 1927 г. в компании Гарольда Никольсона [131] . Англичанин рассказывал другу о «странной и дикой ночной жизни» и признавался в том, что предпочел бы более «незаметное и скромное» существование. Сэквилл-Уэст объяснил, что «мальчики» собираются вокруг «огромной и строгой готической церкви, построенной в 1890-е гг., когда этот район напоминал лондонскую дорогу «Кромвель». Сегодня этот квартал, окруженный световыми вывесками и различными злачными заведениями, выглядит потерянным и унылым, словно человек, который попал на вечеринку и старается делать вид, что его ничего не шокирует».