Я носил булавку с крестиком, значки, бритву на шнурке. Стал послушивать «Алису», переняв это дело от одиннадцатиклассника из нашей школы, который, кстати, меня уважал и, думаю, даже завидовал моей отвязности, которую не мог себе позволить.

Всё это привело к тому, что через полгода меня со страшным скандалом «выперли» из престижной школы с записью в деле «за недисциплинированное поведение», и я вернулся в свою родную шестьдесят вторую на Поэтическом бульваре.

Траву я никогда не покупал, меня угощала дворовая шпана, к которой я присоединился. Это был очень важный и странный опыт.

У меня часто что-то шло не так. То ли перекурил, то ли трава такая попалась. В общем, я «садился на измену». Это трудно описать тому, у кого нет такого опыта.

Мир как бы распадается, ты видишь его словно в фильме «Матрица» – слегка разломанным, разобранным на идеи. И тебе кажется, что, во-первых, всё, что было с тобой до этого, – это неправильно или неправда, а во-вторых, что теперь ты нечто знаешь, ты можешь сосчитать всё, что под и над твоей жизнью. Вылетаешь из тела в некий космос, который больше тебя и твоего маленького мира, откуда лучше видно всё где-то далеко внизу. И это копошение ты теперь можешь править, можешь включить новый важный опыт в свой никчёмный опытишко.

Когда я заболел и у меня началась паранойя, это был один в один «бэд трип», только «сняться» было нечем, бред только разрастался и поглощал реальность. Но сохранялось критическое отношение некой здоровой части психики, которая подсказывала, что всё это только игра ума, что я болен и нужно возвращаться в нормальное состояние, потому что в этом опьянении невозможно жить, оно несовместимо с бытием в мире, на этой земле, в этом городе, в этой квартире. Выхода два: либо выйти в окно, либо вернуться в сознание.

В 1995 году, в десятом классе, уже по возвращении в родную шестьдесят вторую школу, я познакомился с компанией из соседнего двора, большая часть ребят училась в престижной шестьдесят первой гимназии, но все были крутые чуваки, слушали рэп и одевались в модные тогда найки и адидасы. Мы были славной командой полугопников, тусивших во дворе, по параднякам, дома у моего одноклассника Лёши В., когда родители уезжали в деревню.

Мы ходили на нашу школьную дискотеку по пятницам, перед которой напивались или накуривались – кто что любил. Там цепляли девчонок. У меня была постоянная девушка, Лена К., одноклассница, бывшая ученица Вагановского училища, балерина. Самая красивая девушка в классе и самая возвышенная, как я люблю.

В этой компании я познакомился с Ваней Гусаковым по прозвищу Гусь. Он, узнав, что я написал текст песни – а написал я его в лёгком наркотическом опьянении на уроке истории, назывался он «Анаша в тапках»… – так вот, он буквально вырвал у меня листок с текстом и убежал, обещав вернуться. На следующий день он принёс страшного качества запись воя и скрежета, наш первый суперхит. Так появилась группа «Зангези». Название, конечно, предложил я.

Мы играли, как тогда говорили, «альтернативную» музыку. Немного гранжа, немного индастриала. Гусь познакомил меня с американскими гранжевыми командами и великими Einsturzende Neubauten. Я пытался внедрить в его сознание немного русской музыки – «АукцЫон», «Звуки My».

Мы продолжили ленинградскую традицию домашних записей. С помощью обычной шестиструнной гитары, пионерского барабанчика и нескольких советских микрофонов мы добивались по-настоящему грязного тяжёлого звука. Наша агрессивная музыка била по нервам и заставляла стонать.

Мы записали сингл из четырёх песен «Циклодол ещё вернётся» и два полноценных магнитоальбома «Расчленение духовности» и «Самоубийство Свидригайлова». «Расчленение духовности» посвятили памяти Сергея Курёхина, только что ушедшего в лучший мир.

Ваня, кареглазый, с манерами пацанчика-увальня, добрый, но иногда агрессивно-несговорчивый, стал моим другом не разлей вода на долгие годы. Сколько было выпито водки и выклевано нервов соседей сверху и снизу наших квартир, когда наш истошный ночной лай и гогот не давали им спать…

Мы были настоящей командой. Никогда позже я не был так близок с другом, как был близок в молодости с Гусём. К сожалению, после поступления в институты – я на филологический, а Гусь в Институт кино и телевидения – наши дороги стали медленно расходиться. Сначала мы перестали делать музыку. Я страшно переживал по этому поводу. Хотя я совсем не умел петь и фальшивил на каждой второй ноте, я очень хотел стать рок-звездой и ни о чём другом не мог думать. Более того, я не представлял, как я могу этим заниматься без Гуся.

Сейчас Ваня известный звукорежиссёр кино. Работал на площадке у Балабанова, делал звук Герману-младшему… Наши пути разошлись навсегда.

Горечь этой утраты долгие годы не давала мне покоя, я метался в поисках какой-то замены тому счастью, которым была для меня наша дружба и наша музыка. Возможно, такого же друга, учителя и эстета я искал и нашёл в Мише, который всё перевернул во мне и направил совсем в другие края моё сознание и тело.