— Да, я… я сейчас, да.

Вверх по лестнице, домой — проверить, есть ли у Адки пульс, отметить, что лицо ее стало вроде бы бледнее — пропали веснушки.

Вниз, большими скачками, не приехала ли скорая?

Да, вот она — белая карета с характерной маркировкой, и ребята в синих форменных куртках поднялись за мной.

Они задавали прямо на ходу вопросы, на которые я отвечала, попутно понимая, что грош цена моим ответам — были ли травмы? Имеются ли хронические или наследственные заболевания? Она на что-то жаловалась в последнее время? Употребляет ли больная какие-либо препараты, иные вещества?

И я могла ответить разве что на половину, да и то без уверенности, потому что понятия не имела о ее наследственности, да и с жалобами — Адка не жалуется! И только на последний вопрос сорвалась, агрессивно окрысившись — но тут же взяла себя в руки и извинилась.

Буднично и деловито у Адки проверили пульс, и сунули под нос ватку. По комнате поплыл резкий запах нашатыря. Нет эффекта.

У меня в висках стучало. Я сосредоточенно, безотрывно следила за крепкими широкими руками врача, проводившего осмотр. Зрачки, давление, ЭКГ…

Щелкнул замками, раскрываясь, чемодан с медикаментами. Серебристая игла проткнула кожу и вошла в вену на сгибе локтя.

Замершие, зависшие в воздухе мгновения, когда человек в синей куртке с нашивкой “Скорая помощь” ничего не делает. Он ждет, сжав хрупкое, бледное запястье.

И дрогнувшие ресницы — символом возвращения.

Снова расспросы — и дивная новость, она, оказывается, вчера упала и ударилась головой. Да, головные боли были, но несущественные, и она не обратила внимания. Нет, голова не кружилась — ну… может один раз, утром, но это же у всех бывает! Нет, не тошнило. Да, точно не тошнило. Да правда не тошнило!

Мне хочется взять лопату, и добить дуру, чтобы не смела больше молчать. Не смела так пугать. Либо сползти на пол и рыдать, уткнувшись в колени и накрыв голову руками.

Я ее сожру. Начну с ног.

— Сейчас как себя чувствуете?

Адка мнется, и я вижу, что она мучительно хочет соврать, но под моим взглядом не решается.

— Ну… Мутит… чуть-чуть. И слабость…

— Голова болит, кружится?

Моя балда кривится, мнется, но сознается, что да. И болит, и кружится… Слегка. Немножко. уже проходит!

Желание дать ей по ушибленной башке лопатой становится непереносимым.

— Так, понятно. Мы ее забираем. Соберите вещи и документы. Есть кому поехать с ней?

— Да, конечно!

Адка пытается вякнуть что-то против, но затыкается на полуслове, поймав мою многообещающую улыбку, и покорно натягивает на себя одежду. Её слегка пошатывает, и врач сердобольно придерживает мое долговязое чадушко за плечо, а я…

А мне так ее жалко в этот момент, что я даю слабину и отменяю данное самой себе обещание, сожрать идиотку с костями, как только ей станет лучше.

Черт с тобой, живи! Не буду я от тебя отгрызать по кусочку за это твое молчание, за пренебрежение к самому ценному что у нее есть — к себе… Что с вами, недолюбленными, поделаешь.

— Гематома, — объявил мне усталый врач ближе к шести утра. — Не слишком большая, не беспокойтесь. Пройдет курс лечения, будет как новенькая…

Эти два с половиной часа я провела под дверями ординаторской. Может быть, он надеялся, что я куда-нибудь саморассосусь, и даже наверняка — очень уж тоскливым сделался его взгляд при виде меня, но что поделать. У всякой профессии свои недостатки, а у его — еще и мои.

Я поехала не зря, хоть неразумная моя няня и намекала, что это ни к чему. Еще как к чему оказалось — эти чудесные люди, дай им бог здоровья и зарплат внушительных, собрались отложить МРТ на утро. Простите великодушно, но зачем мы тогда сюда среди ночи приехали? Могли бы с тем же успехом явиться утром!

Вранье, конечно — в больницу мы отправились потому что я до ужаса перепугалась этого ночного обморока. А потом еще и в карете скорой помощи догналась, выясняя у мировой паутины, чем нам может грозить удар головой при падении (“с высоты собственного роста” — любезно подсказал мне поисковик).

В больницу я приехала уже накачанная страхами до нужной кондиции, и когда сонный дежурный врач попытался убедить меня, что там ничего страшного, и всё прекрасно ждет до утра, я просто улыбнулась.

Улыбка эта у меня проходила под названием “Кое-что из личной жизни богомолов”, она таилась в углах губ, путалась в углах глаз, пряталась в ямочке на щеке…

Восхищайся мной. И бойся меня.

Доктор сглотнул.

Смотри, мужик, смотри. Такого тебе по “Дискавери” не покажут.

Это улыбка человека, который тебя сожрет. Но сначала вы… мозг вынесет.