Что у нас ещё стряслось?

Простите, но три разобранных койко-места я даже за события не считаю!

— Ада?

— Что?

— Ада!

— Ой, да ладно! — она вдруг смутилась. — Ну на тебя просто смотреть больно с этим визитом! Вот я и… Утешить!

Последние дни выдались напряженными. Драгоценные столичные гости, набивающиеся к нам в партнеры, начали мотать нервы еще до собственно визита, на стадии подготовки. То есть, гости ничего такого ввиду может и не имели, но нервы мотались. И Адка, выходит, золотая моя девочка, всё это видит.

Н-да, я думала, я получше держу себя в руках, да и навыком оставлять работу на работе овладела давно. Ан нет. Увидела, и сделала, что могла. Оградила меня от проблем с детским садом и приготовила пасту с морепродуктами.

Неспешный, тихий разговор о дне минувшем.

Блаженные сорок минут в ванной — релакс-который-я-заслужила.

И бесценные мгновения счастья в комнате у спящих детей, когда нежность болезненно подкатывает к горлу и закипает на глазах горячим, соленым. Когда ты страстно, неистово клянешься себе и им в очередной раз, что преодолеешь всё, всё, потому что главное у тебя уже есть, и любви к ним так много, что она просто распирает тебя, и кажется, что сейчас разойдутся швы и любовь хлынет из тебя всезаливающим потоком…

Из детской я выходила крадучись, ступая мягко и сторожко.

Чтобы не разбудить паршивцев.

А ночью я проснулась, как от удара. Подорвалась с кровати, успев мельком заметить время на часах — три ночи, и еще непроснувшееся тело запнулось о ковер, споткнулось, а я, до краев наполненная ужасом, даже не заметила болезненного удара коленями о пол, вскочила и снова рванулась. Из спальни — в общую комнату, скорее, скорей, спотыкаясь и задевая неуклюжим телом мебель и дверные косяки, без причин, без оснований, просто зная — беда!

Адка спала. Тихо. Мирно.

Не было беды.

Вот, видишь, уймись, приблажная, всё в порядке! А что руки трясутся и внутренности обливает ледяной жутью — ерунда, скоро пройдёт.

Спит. Просто спит. Всё хорошо.

Я осторожно качнула ее за плечо… Ноль реакций.

Устала. Не надо ее будить. Весь день с мелкими — это вам не фунт изюма. Грех мешать человеку после такого спать.

Я потрясла узкое девичье плечико чуть сильней. Нет реакции.

Рот заполнила вязкая кислая слюна, в животе мерзко затянуло.

— Ада, Ада! — расслышала я со стороны свой шепот, сначала осторожный, а потом напористый, — Ад, проснись!

Её рука безвольно соскользнула с дивана, костяшки пальцев стукнули об пол.

А дальше я растворилась. Набат, который удалось было задавить, снова грянул по моим нервам. Но мне уже не было до него дела. Мир стал прост и понятен и развернулся во времени и пространстве, а я была в нем стрелой, летящей к цели. По идеальной прямой, кратчайшим путем. В этом мире мне очевидно было, что следует делать. Даже странно, что я потратила столько драгоценных мгновений на какие-то бессмысленные глупости, вроде сомнений и паники.

Женщина, которая рыдала в телефон: “Я просто проходила мимо и случайно заметила, что с ней что-то не так! Скорее, скорее, она умирает!” — вовсе не хотела рыдать. Она просто старалась привлечь к себе как можно больше профессионального внимания. Ей было необходимо, чтобы на том конце связи ей поверили. За них испугались. И щедро делилась в трубку своей паникой.

Она перемещалась по квартире рывками: документы, одежда, белье, телефон. Адкина сумка.

В мою — телефон, зарядное, кошелек. Заначку с неприкосновенным запасом. Всю — не жмись, Ленка, ты их на черный день и откладывала. Верхняя одежда, обувь — грудой у двери.

И паники больше не было. Была хищная злоба, готовность рвать на куски, зубами выгрызть у судьбы Адкину жизнь. Звериное, первобытное, страшное поднялось к поверхности со дна моей души, и оказалось, что там, моей в душе, его было на удивление много. Я не сопротивлялась этому древнему. Зачем? Если кто-то встанет сегодня между мной и целью… что ж, это его выбор.

Я делала все быстро, собранно и, только стучась к соседке снизу, поняла, что стою перед ее дверью в одном тапке. Отметила это с полным равнодушием и продолжила стучать. Звонок у нее второй год не работал, а телефон эта чудесная старушка, сидевшая с моими мелкими с тех пор, как Адка поступила на первый курс, на ночь благоразумно отключила. Но ничего. Я не гордая.

В приоткрытой двери наконец появилось заспанное лицо пожилой женщины, и я зачастила скороговоркой:

— С Адкой беда, я с ней в больницу, переночуйте у нас, умоляю, они уже спят, просто переночуйте у нас на всякий случай!

И она отозвалась заторможенно:

— Хорошо, сейчас я приду…

— Да, да… я сейчас сбегаю вниз, скорую встречу, а вы да, собирайтесь, конечно…

— Да, конечно, милая… — и взгляд, настороженно опустившийся по мне от макушки до ног, — Леночка! Вы бы обулись…