Она устало замолчала.

Я задумчиво рассматривала смартфон — темно-синий, недорогой марки, но надежный. уже полтора года верой и правдой служит. Слова Екатерины свет Витальевны плохо укладывались в мозгах.

Это что? Это передо мной так сейчас извиняются?

— А почему не позвонили? — осторожно бросила пробный шар в эту сторону я.

— А может, тебе еще и в ножки броситься? — сварливо отозвалась мама.

— Бросайтесь! — широким жестом разрешила я.

— Тьфу ты, дура! — вскипела родительница. — Я с ней серьезно говорить пытаюсь, а она! Всё хаханьки! Нет, прав был отец, не по телефону такое говорить надо!

— А “не по телефону” мы бы с тобой уже два раза подрались… — от растерянности брякнула я.

В трубке только вздохнули, смиряясь с судьбой. Дочь-хохотун — горе в семье.

— А потому не позвонили, — стервозным тоном внезапно заявила мама, — что твои гордость с упрямством не с неба упали!

— Бог с тобой, Ленка. Живи, как хочешь. Но если поедешь в отпуск через столицу, и остановишься в гостинице — мы с отцом переедем в Чернорецк и поселимся с тобой на одной лестничной площадке!

Телефон пикнул разорванным соединением и погас экраном.

Понимаю тебя, телефон. Я вот тоже того и гляди, погасну!

Угроза, однако, маман, неэффективная! Посмотрю я, как долго вы продержитесь на одной лестничной площадке с Ольгой Мирославовной и Ко…

Бывает, крутишься как белка в колесе, и не видно в этом никакого просвета. За последние три года это ощущение накрывало меня куда чаще, чем хотелось бы. И только, вроде бы, тучи над головой расходятся, пропуская робкий солнечный лучик, как бац — и опять гром, опять молнии, опять проблема на проблеме и проблемой погоняет. И где-то в глубине души я периодически мечтала о глухом необитаемом острове, но запрещала себе нарочно выискивать передышки и — самое главное — надеяться, что они будут длительными.

Только сегодня не удержалась. Я ехала домой с улыбкой и думала, что все-таки все хорошо: от Азоров Макс отобьется, Ада идет на поправку. Мирослав меня узнал, и это тоже в плюс, потому что куда унизительнее было бы пытаться самостоятельно напомнить ему, кто я такая. (Привет, ты меня не помнишь, но мы с тобой как-то переспали… Нет, не в клубе. Нет, не перед клубом. Нет, не вместо клуба!.. Нет, я никогда не была блондинкой!!!) А теперь еще и звонок от мамы впервые за эти годы закончился не бурлящим внутри раздражением и обидой, а облегчением и зачатками веры в светлое будущее.

И я выдохнула. Расслабилась. Успокоилась…

А наутро у детей обнаружилась сыпь.

— Мам, чешется.

Я варила кашу, когда Стас подошел ко мне и подергал за пижамную штанину.

— Комарик укусил? — машинально спросила я, не придавая значения времени года, мало ли кто под батареями оттаял!

— Нет, мам, не комарик. Акула, наверное! Вот, смотри!

— И меня, и меня акула! — дружно подхватили Ярик с Ольгой, до того клюющие носом за столом.

Я выключила кашу, повернулась к ним и с изумлением уставилась на демонстрируемые мне красные пятна на руках, на груди, на спине…

Спустя сорок минут я уже мчалась на такси в “Тишину” — забрать машину, переговорить с Максом, раздать ц/у и скорее, скорее обратно. Температуры у детей не было, ничего нигде не болело — но это же мои дети! У моих детей не бывает сыпи, они не кашляют, не подхватывают насморк, не валяются после завтрака сонные и несчастные на диване, когда на дворе уже белый день (да, семь утра — это белый день!).

Участкового врача мне пообещали к одиннадцати. Мария Егоровна, ангел божий, поднялась к нам без малейших вопросов, так что я все успею, я все смогу, и все у всех будет хорошо. Передышка? Какая передышка? Да кому она вообще нужна эта передышка?

— Лен, ты моего старшего администратора не видела? — поинтересовался Елистратов вместо “здрасте”, когда я вломилась к нему в кабинет.

Я пошевелила мозгами, вспомнила, что причесывалась на ходу, одевалась на бегу, краситься в принципе сочла бесполезной тратой времени, зубы чистила на кухне, параллельно с кормежкой, а потому зеркал на моем пути не попадалось, так что честно призналась:

— Сегодня еще нет.

— Вот и я его что-то не вижу… Что стряслось-то опять, Колобок?

— Макс, я на больничный.

— Для больной у тебя слишком пышущий здоровьем вид.

— Я с детьми!

— А Ада для ребенка не великовата?

— Макс, я тебя стукну!

Тут Елистратов удивился. Смерил меня взглядом с головы до ног, будто пытался убедиться, что все это не дурацкая шутка.

— Твои дети не болеют!

У меня вырвался смешок — нервно-истеричный — но все же смешок. И я стекла в кресло для посетителей и, окончательно обнаглев, притянула к себе чашку с еще нетронутым елистратовским кофе.