Я попыталась уловить, о чем он говорит, потому что было очевидно, что разговор касается меня, вернее, детей напрямую, но мозг объявил забастовку. Сознание на последнем издыхании еще вылавливало отдельные “да” и “нет” и что-то вроде “немедленно”, но все остальное плыло и тонуло в густом тумане усталости. Даже холод не бодрил.

Из-под полуприкрытых век я наблюдала за тем, как мечется в бессильной ярости отец моих детей, и думала о том, что в этом действительно что-то есть.

Немного стыдно и обидно было это признавать. Грустно еще. И горько.

Но сейчас от того, что я не одна с этой проблемой, что мне есть с кем ее разделить, я испытывала гигантское облегчение.

— С ума сошла? Ты чего мерзнешь? — внезапно раздавшийся не где-то на периферии сознания, а прямо передо мной голос выдернул меня из странной медитативной полудремы.

Мир впихнул меня в номер, закрыл за собой дверь, попытался растереть и отдернул руки:

— Тьфу ты, я сам холодный. Спят?

— Спят, — кивнула я.

— Сходи в душ, погрейся. Я ужин заказал новый, а то все остыло уже. Вот-вот принесут.

Да, детей и Аду мы накормили, а сами не успели как-то в суете…

Я почти повернулась в указанном направлении — душ это хорошо, да, отличная идея — но замерла.

— Мир, спасибо. Я не знаю, как я смогу…

Он скривился, как от резкой зубной боли.

— Не начинай, пожалуйста, а? Не надо этого всего.

Я нахмурилась, готовая заявить, что сама решу, что надо, а что не надо, и вообще!

Я чувствовала себя немного дурой. Вот тебе и сильная, и независимая, а чуть что всерьез припекло — поскакала как миленькая искать защиты у мужика и переваливать проблемы с больной головы на здоровую.

А еще…

— Это и мои дети тоже, — мягко вклинился Мирослав в мои мысли.

Да, именно. Это и твои дети тоже. И если раньше твои притязания я могла с легкостью отмести тем, что “без тебя до сих пор обходились и дальше обойдемся”, то теперь я упустила это преимущество. Сама по собственной доброй воле передала тебе козырь и теперь предстоит разгребать последствия и этого в том числе.

Как все же сложно выстраивать отношения с человеком, с которым тебя объединяет только одна ночь, но при этом трое детей.

— Иди в душ. Тебе надо расслабиться и выдохнуть. А то лопнешь.

Я сдулась. И пошла куда послали.

Под текучими струями воды, прижавшись лбом к холодной плитке, я стояла практически без движения, наверное, добрых полчаса. Грелась. Отмокала, позволяя воде смыть с себя не столько грязь, сколько усталость, напряжение и нервяк. Потихоньку отпускало. Расслаблялись мышцы, расправлялись плечи. Утекали в водосток сиюминутные заботы, отодвигались временно на второй план глобальные.

Прав он. Надо выдохнуть, а то так недолго и задохнуться.

Я вышла из душа взбодрившаяся и посвежевшая и только вытеревшись сообразила, что не захватила себе никакой пижамы. Детям все собрала, Адку проконтролировала, себе смену на пару дней, белья и одежды… а пижаму забыла. И сменное белье в сумке осталось…

Влезать в ношеное после такого душа не хотелось.

Я обшарила растерянным взглядом ванную и наткнулась на тряпичную стопку на стуле — махровый халат с логотипом гостиницы, мое белье, чистое, и чужая футболка.

Кое-кто своевольничает, шарится по сумкам и лезет с предложениями, о которых никто не просил.

Как жаль, что я уже давно и бесповоротно выросла из того прекрасного возраста, когда легко делаешь себе плохо, лишь бы только кому-то назло! И теперь моя преклонная душа требует комфорта и чистоты.

А о том, что эта разрисованная сволочь втихушку заходила сюда, пока я тут в полном неглиже принимала водные процедуры, я вообще думать не буду! Не буду…

Не буду, я сказала!

Футболка тонко пахла лавандовым стиральным порошком и вполне прилично прикрывала все неприличное, а халат оказался тоже мужским, и я утонула в нем, как в облаке белой пены. Только еще такой, которая с подогревом.

Я выплыла из ванной вся такая благоухающая и нелепая в одежде не по размеру с чужого плеча, и почти сразу угодила, как муха в паутину, в ловушку из вкусных запахов. Пахло розмарином, и мясом, и печеной картошкой, и было ощущение, что желудок сыто тяжелел от одного только аромата.

Я потуже затянула пояс халата, напоминая желудку, что у нас фигура. Она пока еще есть и хорошо бы ее сохранить!

Мирослав сидел за столом, уткнувшись в телефон. Вид — деловой, подвид — домашний. Рукава рубашки закатаны, волосы взлохмачены и уже скорее против замысла стилиста, чем согласно ему. Он хмурился и излучал раздражение пополам с недовольством, но при моем появлении разгладил лицо и отложил телефон.