Однажды в одном из помещений Анджелина натолкнулась на Клэр, стоящую прислонившись спиной к стене в окружении пяти или шести мужчин, как самка в безвыходном положении. Глаза Клэр зажглись радостью когда Анджелина позвала ее и, таким образом, выручила из осады, но взгляд, который ее кузина бросила назад на пристававших к ней мужчин был извиняющимся и почти нежным.

Двое из них караулили ее некоторое время за дверью на кухню, куда вошли обе женщины. Клэр положила ладонь на руку Анджелины и заговорила тихим, проникновенным голосом:

— Анджелина, дорогая, а ты когда-нибудь испытывала такое… неприличное чувство, как будто тебе срочно необходим мужчина, то есть любой мужчина, чтобы лечь с ним в постель? Тебя охватывала когда-нибудь жгучая потребность в этом, похожая на недуг, так, что ты не могла больше ни о чем думать? Казалось ли тебе когда-нибудь, что только в объятиях мужчины ты можешь забыться, найти утоление той боли, которая мучает тебя изнутри, как будто только он, мужчина, может одновременно дать тебе наслаждение и обречь на мучительное наказание?

На улице шел дождь, потоки воды стекали с крыши, крытой кипарисовой дранкой. Холодный воздух был промозгло-влажным, а монотонный шум дождя заглушал все другие звуки.

Анджелина пристально взглянула на свою кузину, пораженная призрачным блеском ее глаз и странным голосом, в котором слышалось отвращение к самой себе.

— Я… я испытывала такое… желание… к одному человеку, — наконец, промолвила Анджелина.

— Всего лишь желание? И, конечно, к своему принцу, насколько я могу предположить? — губы Клэр скривила усталая улыбка. — Это не то, о чем я говорила, хотя думаю, какими бы ни были мужчины — пусть даже и принцы — вокруг тебя, ты все равно однажды придешь к тому же, к чему пришла я.

— Клэр…

— Избавь меня от своей жалости; это для меня самое страшное оскорбление. Я прекрасно знаю, что я сама погубила свою жизнь, и твою тоже. Однако женщины стоят ровно столько, сколько они стоят. Ты знаешь об этом? Почему ты не ненавидишь меня? Мне было бы это легче выносить.

— Я бы могла возненавидеть тебя, если бы думала, что ты замешана в преступлении.

Клэр засмеялась беззвучным смехом.

— Откуда ты знаешь, может быть, я и замешана?

— Нет, этого не может быть, это было бы слишком чудовищно, — произнесла Анджелина, хотя в душу ее закралось сомнение.

— Чудовищно? Лично я уже не могу с такой уверенностью различать белое и черное.

— Что случилось с Максимилианом? Ты можешь мне сказать об этом? — выпалила вдруг взволнованная Анджелина.

— С Максом? — Клэр повторила имя и поморщилась, будто оно оставило горький привкус у нее на губах. — Я любила его, это — главное. Все остальное так ужасно, что не стоит об этом говорить.

На другом конце коридора открылась дверь и вошел Оскар. Клэр вдруг напряглась всем телом, резко повернулась и заспешила прочь. Самый спокойный телохранитель из свиты принца остановился рядом с Анджелиной.

— Вы чем-то расстроены? Что-то не так?

Анджелина с трудом выдавила из себя улыбку.

— Ничего и все.

Состояние Рольфа сильно беспокоило Анджелину: несмотря на то, что высокая температура спала, он был очень слаб, равнодушно и беспрекословно принимал из ее рук жидкие каши и горячее молоко; полный упадок его жизненных сил был очевиден. Конечно, он потерял много крови, а изматывающий жар мог ослабить и более сильный организм. Но Анджелина почему-то ожидала, что принц чудесным образом окажется менее уязвим и более жизнеспособен, чем обычные люди.

Теперь эти мысли самой Анджелине казались смешными. Глубокая рана на его виске зажила, и на ее месте образовался длинный шрам с запекшейся корочкой. Возможно эта рана имела более серьезный характер, чем сначала показалось Анджелине. Или, может быть, его депрессия имела прямую связь с невыносимым для него положением пленника, которое в свою очередь оказывало отрицательное влияние на процесс выздоровления? Однако Анджелина думала прежде, что он, наоборот, постарается побыстрее преодолеть недуг, чтобы организовать, наконец, свое освобождение. Но пока он был прочно прикован к кровати и выздоровление его все еще находилось под большим вопросом. Это обстоятельство создавало какую-то траурную атмосферу во всем лагере, даже Мак-Каллаф не заикался больше о письме с просьбой о выкупе, которое должен был написать принц своему отцу-королю.

Однажды, выйдя из спальной комнаты, Анджелина остановилась сразу за дверью, чтобы удобнее подхватить поднос с пустой посудой. И вдруг ей показалось, что она слышит прежний беззаботный и размеренно-плавный голос принца, которым он начал что-то говорить дежурившим у его постели Густаву и Леопольду. Анджелина была так поражена этим, что рука ее дрогнула и посуда на подносе громко звякнула. Но когда она рывком распахнула дверь, он все так же спокойно лежал, сложив вялые бессильные руки. На груди поверх одеяла. Густав в это время вскочил в сильном замешательстве с краской стыда на лице, пряча одну руку за спину. В комнате пахло пищей.