И это ваше ощущение неуверенности очень заметно. Это контраст, который делает жизнь такой непростой.

Д. З. Почему русскому характеру так свойственно противопоставление народа и интеллигенции? Это ведь началось не сегодня и не в советское время, об этом и Чехов писал, и Бродский.

С. Г. Кажется, что интеллигенция в России приносила народу только беды. Ну, боролась, скажем, за отмену крепостного права. Отменили крепостное право. Помните, как эту отмену называл Фирс? [15]

Да, беда.

Именно! Беда. Стало хуже. Интеллигенция устроила Февральскую революцию [16] , которая и погубила Россию.

А вы сами разве к интеллигенции не относитесь?

Я никогда не думал об этом. Да, наверное, отношусь. Кто-то меня относит, кто-то нет. Сам не хотел бы относиться. Но придется. Вспомните, например, Шукшина. Он вроде бы и был интеллигентом, но в своих произведениях к интеллигенции относился гораздо хуже, чем к представителям народа.

Конечно. Но почему так?

Потому что он как будто говорил от лица народа. Он писал то, что чувствовал сам народ. В принципе народ генетически должен презирать эту интеллигенцию, которая принесла ему столько бед. Революции, войны – все они.

Но почему мы интеллигенцией называем именно вот эту высокомерную прослойку? Ведь существует огромное количество людей, занимающихся творчеством или интеллектуальным трудом и при этом относящихся к народу в большей степени, чем к тем, кто раздает советы из глубины кабинетов? Почему сами интеллигенты, так скажем, народного типа, к которым и вы относитесь, отмежевывают себя от этого понятия, вместо того чтобы сказать: «мы – интеллигенция, мы – креативный класс»?

Кто придумал это слово – «креативный класс»? Это ведь должен быть созидающий класс. Но сегодня почему-то креативным классом называется класс бездельников, жуликов. Люди, которые сами ничего не могут придумать, все делают по лицензии, воруют на Западе, что они созидают? Это креативный класс? А настоящий креативный класс – это те, кто изобретает, сочиняет, созидает, строит, наконец.

«Креативный класс» – это, действительно, понятие, появившееся совсем недавно. Но есть понятие «интеллигенция». И интеллигентом вполне может быть человек, который работает в больнице, библиотеке…

Естественно. У нас был такой термин – «сельская интеллигенция», к примеру.

Да. Или «рабочая интеллигенция».

Вот это была действительно интеллигенция. И сегодня она еще жива. Мне часто приходится общаться как раз с сельской интеллигенцией, с интеллигенцией регионов. Это совершенно другой народ, совсем не похожий на интеллигенцию столичную. Там воздух другой, в провинции. Абсолютно другой. Чистый воздух. Даже если рядом металлургический завод. Там в духовном плане воздух чище. Вот там и живет настоящая сегодняшняя интеллигенция.

С. С. Когда я пишу «Домашний арест», только идиот может не понять, что это пишет человек, который переживает за то, что происходит в нашей стране. Он не ведет никакой подрывной деятельности, не призывает всех надеть на вилы. Он просто предлагает посмотреть в зеркало, задуматься, друг к другу как-то повернуться. Вот, собственно говоря, что я чувствовал, когда занимался этим продуктом. И, кстати, я не считаю, что сейчас прямо такая цензура, что невозможно протолкнуться. Видали мы времена с цензурой и похуже, скажем честно.

Д. З. Вы сейчас точно сказали, на мой взгляд, в чем секрет успеха «Домашнего ареста» у разных людей. Сериал наполнен любовью ко всем персонажам, которые там появляются. Коммунальная квартира – это такой срез страны, разных социальных групп. Там есть и пенсионерка, и оппозиционерка, и мэр.

Да, всех понемножку. И те, и другие

У них есть непримиримые противоречия – настолько непримиримые, что они выражаются в сломанных пальцах и выбрасывании из окна, – но оказывается, что если просто начать разбираться и разговаривать, то даже такие непримиримые противоречия можно разрешить.

Может быть, не навсегда, на время. Но можно. Как-то чуть-чуть приблизиться можно. До конца, конечно, нельзя, но можно все-таки друг друга услышать.

Я смотрел сейчас хороший фильм «Наркокурьер» с Клинтом Иствудом. Его последний фильм. Там показывается, как дедушка, которому уже 89 лет, – я никакого спойлера не расскажу сейчас тем, кто не видел, – начинает доставлять наркотики и общается со всякими страшными мексиканскими мафиози. Он со всеми находит общий язык. Хотя они абсолютно разные. Но это не превращается в бешеный конфликт интересов, ты все равно можешь найти общий язык. Потому что мы все-таки созданы так, чтобы между собой договариваться. Глупо эту возможность отметать.