Иногда злость – и на себя, и на то, что тебя окружает. Конечно, иногда думаешь: «Да что же это такое, ну почему это так?!» И все великие и невеликие писатели и художники пытаются разгадать эту нелепость. Алексей Балабанов пытался в «Грузе 200» [17] , чем, собственно говоря, ценна эта картина и почему я покажу ее детям и внукам.

Вы ее еще им не показывали?

Даша, старшая дочь, видела, а мальчишкам еще не показывал. Потому что они должны понимать, что и это в них тоже есть.

А как вы с этим в себе боретесь?

Ох-хо-хо! Легче всего взять грязную тряпку и мотать вокруг себя так, чтобы все были в дерьме. Но гораздо сложнее вытащить ее, прополоскать, погладить и положить. Я стараюсь выбирать второй путь.

И с чего начать эту тряпочку отмывать, складывать?

Я думаю, с воспитания человеческого достоинства. Со свободы, которая несет за собой прежде всего ответственность, а не разнузданность. Только с этих категорий можно начинать куда-то двигаться. И тогда все будет, потому что не мы первые проходим такой путь. Когда я бываю в Канаде, я думаю: ну почему у них там получается? Потому что они соблюдают правила дорожного движения…

С другой стороны, вы смотрели сериал «Настоящий детектив», про преступления в американской глубинке?

Глубинка там тоже страшная.

Знаете, это очень похоже на «Груз 200».

Там тоже страшно, уж поверьте, я там бывал. И глупостей там навалом, и идиотизма, и хамства, и жлобства немерено. Может быть, поэтому придумали законы, которые это ограничивают. Как в свое время заповедь «Не убий». Но попробуй сказать «не убий» снайперу, который держит на прицеле голову террориста. Понятно, что жизнь сложнее. Но в принципе надо этому следовать.

Я думаю, все-таки все начинается с правды. Чтобы начать тряпку отмывать, нужно сначала увидеть, что она грязная.

П. Ч. Для меня в искусстве всегда был интересен компромисс. За что я люблю пьесу Михаила Булгакова «Кабала святош»? Он рассказывает о себе, о своих проблемах, о том, как художник должен все время решать вопрос компромисса. Этот вопрос каждый человек каждый день должен решать. И ты ничего не можешь решить заранее. Ты не можешь просто сказать: «Я буду честным» – и быть честным.

Д. З. Конечно.

Ведь дальше начинается нормальная жизнь: ты должен выступить на собрании, и, если ты заклеймишь своего товарища, про которого знаешь, что он порядочный человек, ты поднимешься по некой лестнице. Ты должен для себя решить вопрос, – это то, что все время делает в своих книгах…

…Юрий Трифонов, конечно.

Да. И ты, как живой человек, думаешь: «Ну хорошо, я, конечно, не могу быть таким негодяем, я не скажу про Сидорова, что он подлец, я вообще лучше промолчу». А потом промолчишь и думаешь: «А все равно я сделал гадость». И это все каждый день.

И знаете, Павел Григорьевич, почему это важно? Когда мы читаем книги Трифонова или Василия Гроссмана, где эти противоречия в человеке обострены, – мы же всегда узнаем в этом себя, хотя мы живем в другое время. Но у каждого в жизни практически каждый день бывают моменты, когда ты не высказываешь свою точку зрения или закрываешь на что-то глаза. Например, человека, который в коллективе пользуется меньшим авторитетом, тоже начинаешь обходить стороной, чтобы заодно с ним не стать изгоем.

Конечно.

Поэтому мне очень близка ваша мысль о том, что в искусстве речь идет о столкновении с каким-то катком, будь то государство или, как в пьесе Жана Ануя «Жаворонок» [18] , инквизиция. Что– то страшное, в результате чего тебе грозит сжигание на костре. Но читатель или зритель это легко экстраполирует на свою жизнь, потому что его, может быть, на костре не сожгут, но, может быть, с ним перестанут здороваться в его дворе. Для кого– то это не менее страшно, чем быть сожженным.

Да, Даша, я вас слушаю с удовольствием и думаю только, чтобы это чувствовать, чтобы по этому поводу мучиться и переживать, нужно слушать родителей, прочесть Достоевского, прочесть Чехова. Потому что без этого ничего не получается. Конечно, я пожилой человек, если не сказать старый, и понимаю, что брюзжать бессмысленно, потому что каждое время выдвигает свои трудности и свои проблемы. Но я понимаю, как дичает общество, и как страшно, что оно дичает. Сегодня темные люди кончают институт. Они не знают, с кем граничит наша страна, куда впадает Волга и вообще не понимают все эти наши с вами разговоры. 90 % людей не поймет, о чем мы с вами разговариваем, к сожалению.