Начинается музыка, и кортеж note 157 направляется к прибрежным скалам. Простые смертные с наслаждением курят сигары толщиной в кулак и длиной чуть ли не в человеческую руку. Курение вдвоем – прерогатива note 158 высших сановников племени.

Вождь и колдун подошли к большой стрелке, сделанной из человеческих костей, указывающей в направлении длинного коридора. Он уходил в темноту горной пещеры.

Внутри царила кромешная тьма. Зажгли факелы и молча двинулись вперед, ступая по мелкому, белому песку.

Через двести метров коридор вдруг расширился и вывел процессию в просторную пещеру, украшенную сталактитами note 159 .

Колдун, как главный церемониймейстер note 160 , поднес к губам дудку и издал резкий звук. Женщины и дети остались стоять посреди грота note 161 , в то время как мужская половина отправилась дальше.

Из первой пещеры выходил другой коридор, более прямой, нежели предыдущий. Ширины его хватало только, чтобы разойтись двоим. Уже спустя пятьдесят метров показался следующий грот, колоссальных размеров.

В нем с высоты десяти метров свисали великолепные, искрящиеся, словно кристаллы, сталактиты.

В центре находился просторный естественный водоем, очень глубокий, спокойный, с прозрачной холодной водой.

Этот шедевр note 162 , созданный природой, при свете факелов выглядел волшебной сказкой. Однако дикари были абсолютно равнодушны к красоте.

Внутреннее озеро сверкало и переливалось, а сталактиты, в составе которых было, возможно, немало золота, излучали несказанно прекрасное сияние.

Воины до сих пор хранили молчание. Наконец колдун высоким голосом произнес несколько слов, которые прозвучали словно раскаты грома, и эхо разнесло их по пещере.

Паталосы тут же принялись зловеще рычать, и поднялся такой глухой рокот, что из-за вибрации note 163 сталактиты начали обламываться и с шумом падать в озеро.

Это явно считалось у индейцев доброй приметой, потому что на их свирепых лицах отразилась вдруг радость и непонятное вожделение note 164 .

Не сон ли это? Показалось, что в ответ на их рычание послышался тонкий, едва уловимый звук, похожий на крик животного. Скорее всего на лай собаки.

Потом из глубины грота раздался человеческий шепот. Паталосы, явно его ожидавшие, вновь пустились в путь, обошли озеро и оказались перед массивной глыбой, похожей на жертвенник с небольшой канавкой посередине.

Индейцы окружили глыбу, подняли руки с факелами и застыли, словно кариатиды note 165 .

Рядом с огромной чашей лежали четыре человека, трое из которых – увы! – были одеты по-европейски. Четвертый – почти голый. Тут же находилась собака. Веревка, за которую ее привязали, оказалась столь короткой, что псине пришлось стоять не на лапах, а на коленях. Глаза ее слезились, шерсть стояла дыбом. Несчастное животное беспрерывно злобно лаяло.

– Мне кажется, – вполголоса по-французски произнес один из связанных, – что теперь наконец-то нам будет по-настоящему не до смеха. Как думаешь, Беник?

– Конечно, мой бедный Жан-Мари. Эй, Ивон!

– Слушаю, дядя!

– В паршивую переделку я вовлек тебя, малыш! У меня сердце разрывается.

– Не говорите так, – отозвался мальчик. В голосе его не было волнения. Он как будто бы наблюдал за происходившим со стороны. Ему было безразлично, когда придет смерть: чуть раньше или чуть позже.

– Ты ни о чем не жалеешь, мой мальчик?

– Я жалею о зеленых лесах, о прекрасном море, о моей профессии матроса, о жизни вместе с вами и… о месье Феликсе, нашем чудесном товарище. Но ничего не поделаешь. Будь что будет!

– Парень у нас смельчак, настоящий мужчина, – глухо зашептал Жан-Мари.

– Мужество ему пригодится, как, впрочем, и нам всем. Если не ошибаюсь, придется туго. Меня немного утешает лишь то, что бедный месье Феликс разбился там, на этой чертовой скале, и не будет мучиться здесь, когда проклятые язычники note 166 принесут нас в жертву. Генипа! Что ты думаешь об этом?

– Это паталосы…

– Ну и страшилища! Думаешь, они нас съедят?

– Да!