Тот даже не прощаясь, пулей вылетел на улицу. Я, не задумываясь, рванула следом.

— Вась! Вась, подожди. Это совсем не то, что ты подумал!

Мужчина затормозил и с горькой иронией сказал:

— Ты сейчас говоришь, как героиня из мыльной оперы.

— Ну и пусть. Послушай меня.

Он остановился у калитки и дрожащим от ярости голом рыкнул:

— Что?! Сейчас скажешь, что не приглашала его?

Я потупила взгляд.

— Приглашала… но по-дружески.

— Значит по-дружески, — зло выплюнул он, — Теперь понятно, почему ты меня пыталась выпроводить. Его ждала.

— Я не…

Я пыталась оправдаться, но он даже слова не дал мне сказать.

— Что, нашла себе любовника покруче? Тогда боюсь тебя разочаровать. Он женатый и никогда Эльзу не бросит, потому что он без нее никто. Поиграет в богатого папика. Может даже подарков надарит. Но очень скоро выбросит из своей жизни.

— Зачем ты так, — прошептала я, всеми силами пытаясь удержать обидные слова, что вертелись в ответ на такую несправедливость.

— Зачем?!

Мне показалось, он даже задохнулся от этих слов.

— Я столько ради тебя сделал! Даже был готов на серьезные отношения. Дрянь, неблагодарная.

Вот тут-то в голове у меня щелкнул переключатель. Чего это он для меня такого сделал? Что-то не припомню. Ах, да картошку прополол и забор починил. Великие дела. Я бы даже сказала подвиги Геракакла! Ему было так тяжело, так тяжко…пока я за него в колхозе пахала от зари до зари. Затем мне сразу вспомнилась рыжеволосая прелестница Анна и ладонь внезапно зачесалась, дать кому-то в рожу.

Руки, что все еще держали тазик, дрогнули и я от всей души, а она меня широкая как матушка Россия, окатила эту скотину безрогую грязной и жирной водой. И пока он, матерясь, стаскивал с себя промокший пиджак, схватила метлу, которой обычно баб Валя подметала куриный помет и хорошенько хлестанула Луганского по пятой точке.

— Раз я такая плохая. Выметайся и больше не приходи!

Нужно ли говорить, что он злобно сверкнув глазищами, пулей вылетел на улицу к своей шикарной тачке.

— Катись колобком! Скатертью дорожка! — на последок крикнула я, крайне довольная собой.

Так-так, осталось еще одному всыпать пендюлей и жизнь удалась! Поудобнее перехватила свое орудие возмездия и двинулась в дом.

На веранде меня ждала настолько занимательная картина, что я от неожиданности даже метлу по инерции поставила в уголок. Петерман с понурой головой стоял рядом с чинно восседавшей на лавке баб Вале. Сама старушка вдохновенно отчитывала его как шкодливого мальчишку.

— Ишь, удумал чего — внучку нашу обижать! Мы ее тута кормим, откармливаем, а они ей нервы мотают. Получишь от нас с дедом. Се-е-ень?! — и метнула она царский взгляд на мужа.

— Да! Получишь! — с жаром поддакнул он и, кряхтя, поковылял к старенькому серванту.

Бабка проводила муженька пристальным взглядом и снова повернулась к немцу:

— Ты ирод нерусский, почем в наш дом пришел без приглашения? Или у вас там за бугром так принято? А?

— Не принято. Я извиниться хотел, — оправдывался блондинчик.

— Ишь, хотел он — рявкнула баб Валя и стегнула его полотенцем по плечу, — А теперь садись к столу…Как там тебя величать-то?

— Ян.

Старушка на мгновение задумалась, а потом злорадненько улыбнулась.

— Значит Яшей будешь. Садись Яшенька за стол.

Немец даже не вздрогнул. Только удивленно поднял голову и виновато улыбнулся, увидев замершую в дверях меня.

— За стол?

— Ты ж голодный был, — прищурилась она, — Или нет?

— Голодный-голодный, — поспешно заверил ее он и немного неуверенно присел за стол.

— Цветы! Цветы давай сюда. Да не помни, дурень!

Чуть не рассмеялась — до того потешное лицо стало у Яна. Он явно разрывался от противоречивых эмоций. С одной стороны, как же это так — его страшного и ужасного господина Петермана обозвали дурнем. А с другой — не ругаться же с пожилыми людьми в их же доме.

Краем глаза, заметила, что дед Сеня достал из серванта всежевыкопанный хрен и бутылку коньяка, что была у него припасена для особенных случаев. Видимо дед посчитал, что сей случай наступил. Чай как-никак с немцем за один стол собрался садиться и хреном его доморощенным потчевать.

Немца стало даже немного жалко. Он со смиренным видом сидел за столом и с расширяющимися от ужаса глазами наблюдал, как дед готовиться к тому самому «потчеванию». Старичок налил два граненых коньяком до краев и на мелкой терке стлал крошить хрен. У меня от резкого запаха моментально зачесалось в носу.

— Ох, хорош хрен уродился! — нахваливал дед свое угощение.

На Яна стало страшно смотреть. Он видимо уже триста раз пожалел, что решил извиниться. Беспомощно посмотрел на меня. А что я? Только и пожала плечами. Сам же на ужин приперся. Вот и терпи теперь. А я посмотрю и буду наслаждаться твоими мучениями соколик мой. Вот такая я кровожадная. Должна же и для меня предусмотрена хоть какая-то моральная компенсация за испорченный вечер.