Шрифт:
Мне аплодируют, кто-то даже записывает стихи. Ответ не заставляет себя ждать, Евтушенко тоже остер на язык и скор на расправу:
Когда откроет Русин рот И говорит – весомо, зримо, Нам вспоминается водопровод, Сработанный еще рабами Рима.Теперь искренне хлопают Евтушенко. Кто-то даже шутит про новую поэтическую схватку а-ля Маяковский и Есенин.
Что ж ты не уймешься-то, Женя! Перебрал – веди себя прилично. Получай:
Поэт великий, многогранный Чего-то взгляд у вас стеклянный Быть может это фото-брак? Но почему хорош пиджак?Леонов и Гагарин просто заливаются смехом, поглядывая на пыхтящего Евтушенко. Пиджак у него и, правда, хорош – импортный, модный. Наверняка из-за границы привезенный. Евгений краснеет, но наконец, находится с ответом:
Твое место на этом свете Образ точный определит: Ты лучина – во тьме она светит, А при солнце – коптит.Подумаешь, удивил! Да у меня в голове вся антология советской поэзии, я могу хоть до утра с тобой пререкаться и соревноваться в остроумии:
В цветном разноголосом хороводе, в мелькании различий и примет есть люди, от которых свет исходит, и люди, поглощающие свет.Нам опять аплодируют, Гагарин примиряющее поднимает руки:
– Предлагаю боевую ничью! Жень, признайся: молодой поэт Русин оказался достойным противником.
– Ну…
Евтушенко вымученно улыбается, колеблется. Явно не хочет так быстро сдаваться, и тогда я первым протягиваю ему руку:
– Мир?
– Ладно, сегодня была ничья, признаю. Но думаю, это не последняя наша встреча.
Все переходят к обсуждению последних фильмов, кто-то закуривает. Официантки накрывают стол под чаепитие. Кажется, настал удобный момент для моего дебюта в качестве барда, и я тихо выскальзываю из зала, чтобы сходить за гитарой к машине. Меня опять охватывает легкий мандраж. Вроде бы выбранную песню в прошлой жизни сам сто раз пел и на гитаре исполнял, аккорды там не сложные, слова наизусть помню – их вся страна помнит – а вот все равно волнуюсь. Понравится ли?
За то время, пока меня не было, на столах расставили горки с пирожными, вазы с фруктами и конфетами, сейчас разливают душистый чай по чашкам. Улыбчивая официантка заботливо пододвигает поближе к Гагарину тарелку с несколькими видами зефира. Он благодарит ее и чуть смущенно признается мне:
– Из-за всех этих банкетов и застолий поправился я здорово за последнее время. Вечно неудобно отказываться и людей обижать. Теперь приходится ограничивать себя, чтобы восстанавливать прежнюю форму. Врачи на диету посадили, из сладкого только зефир и пастилу можно. О конфетах и тортах теперь надолго придется забыть.
Ну, да… при его-то небольшом росте около 160 см лишняя полнота на Гагарине вполне заметна. Да еще наверное и снижение физических нагрузок сказывается с этими бесконечными представительскими поездками по стране и миру. И попробуй-ка, откажись от застолий и фуршетов – куда бы он ни приехал, везде торопятся поляну накрыть и произнести тост за здоровье первого космонавта Земли и просто приятного, обаятельного человека.
– Русин, ты у нас оказывается еще и на гитаре играешь?! – опять доносится до меня насмешливый голос Евтушенко, увидевшего вдруг мою гитару, прислоненную к ножке стула – Какая многогранная личность…!
Нет, ну когда он уймется?!? Я лишь беззлобно улыбаюсь в ответ. Скалься, скалься, Женя… Посмотрим, что ты минут через десять скажешь. Лично я за всю прошлую жизнь не встречал ни одного человека, кому бы ни нравилась песня, выбранная мною для сегодняшнего «дебюта». Это песня на все времена, Женя, и сейчас я заставлю тебя прикусить свой острый язык:
– Друзья… – смущенно откашливаюсь я – Сегодня я хочу вынести на ваш суд свою новую песню. Ее еще никто не слышал. Прошу вас снисходительно отнестись к моей игре на гитаре, я не брал ее в руки с армии, и лишь недавно решил снова попробовать. Уж больно эти стихи просились на музыку, да и Пахмутова сказала, что грех талант закапывать в землю. Не знаю, не знаю… Вот, решил попробовать.
Раздаются подбадривающие выкрики:
– Давай, не стесняйся!
– Пой!
– Посвящаю эту песню всем фронтовикам – оставшимся в живых и не вернувшимся с войны…
Отодвигаюсь от стола вместе со стулом, давая себе оперативный простор, подхватываю гитару, перебираю струны, настраиваясь на серьезный лад. Зал замирает в ожидании. Даже Евтушенко перестает улыбаться, словно чувствует остроту момента. Раздаются первые аккорды, и по залу разносится мой негромкий голос:
Здесь птицы не поют… Деревья не растут… И только мы, к плечу плечо Врастаем в землю тут.