— Петр Николаевич, можно просто Петр — представляется мужик — Видел тебя с Шолоховым.

— И?

— По ЦДЛ слухи ходят… О новом гении. Тебя в правлении с этой красавицей видели — Петр Николаевич кивает в сторону туалета, куда ушла Вика.

— Я все еще не понимаю предмета нашего разговора.

— Предмет прост. Я работаю журналистом-сдельником в нескольких изданиях. Литературная газета, Роман-газета, веду раздел в Советской России про новинки, еще несколько изданий, в том числе журналы.

— Так, так, так… — я начинаю догонять.

Конечно, рынок платных рецензий есть и в СССР. Просто он подпольный, и находится под идеологическим прессом. «Услугой» этой еще в Древнем Риме грешили, а уж к 20-му веку она и вовсе расцвела пышным цветом, перестав за грех считаться. И многие знаменитые русские литераторы этим не гнушались, далеко не всем им была присуща принципиальность Белинского или щепетильность Писарева. Помнится, читал где-то, как Мережковский, узнав, что Георгий Иванов написал хвалебную рецензию исключительно из-за денег, сказал ему: «А, другое дело! Из подлости можно, а то я испугался, что у вас вкус испортился».

Так что выясняется, и сейчас в Союзе этим вовсю грешат. Раскрутиться за деньги можно. Если знать правильных людей. А чуть позже ушлые журналисты и подходящее название для этой платной услуги придумают — «джинса».

— Расценочки мои знаете? — продолжает Петр Николаевич — Интервью — полтинничек. Рецензия до 3 тысяч знаков — чирик. Упоминание в развернутой статье — пять рублей.

Ни хрена себе цены! А «джинса»-то, оказывается, очень прибыльное дело.

— Гарантии?

— А какие нужны гарантии? — удивляется журналист — Меня тут все знают, многие пользуются услугами.

— И Шолохов?

— Этот нет — Петр Николаевич смеется — Миша — птица высокого полета. Ему без необходимости. Половина отдела пропаганды ЦК на него работает, сейчас двигают за рубежом на Нобелевку по литературе. Хватит им пастернаков награждать, нужен наш, советский!

В принципе, лишний пиар мне бы не помешал, особенно на момент моего восхождения на советский литературный Олимп. И не сказать, что я принципиальный противник платного пиара — за такой хороший роман мне и самому не стыдно. Но ведь сдадут потом, суки! Не «Петя», нет. На провокатора "сдельник" не похож. Этот делец если только по пьяни или из тщеславия кому-то из друзей проболтается. Просто найдется какой-нибудь "Вася", который решит талантливого парня сразу притопить, пока тот высоко не взлетел, да еще и нагадить исподтишка, чужими руками его высоким покровителям — Федину и Шолохову. Вот он-то и подтвердит в ЦК или Фурцевой, что лично видел, как я «Пете» в ЦДЛ деньги передавал. А такой позор и последующая травля — это жирный крест на всей моей будущей карьере.

Так что нет, не поведусь я на Петино предложение, но и посылать его сразу тоже не буду. Проявлю-ка я разумную осторожность. Зачем мне ссориться с такой полезной сволочью, а вдруг он еще пригодится?

— Спасибо за интересное предложение, Петр Николаевич. Я обязательно над ним подумаю. Телефончик мне свой черканите, чтобы я знал, как вас найти.

— Хорошо — делец от литературы достал блокнот, ручку и быстро написал свой телефон.

А уже через пять минут Петр Николаевич сидел за другим столом и с деловым видом вел переговоры со следующим потенциальным клиентом. Похоже, у него сегодня здесь «чес».

Спустя еще пять минут, появилась подкрасившаяся Вика и мы направились к выходу. Тут очень удачно подвернулся частник — черная Волга. За два рубля водитель доставил нас к общежитию.

К финалу нашего свидания я тщательно подготовился. Взял у кастелянши свежий комплект постельного белья, застелил. Повесил на настольную лампу Лебинзона красный полупрозрачный шарфик. Пришлось одолжиться у девочек в общаге. Накрыл на столе небольшой «натюрморт» — сыр, хлеб, колбаса, овощи, вино с бокалами. Все это в целом создало некоторую интимную атмосферу.

— А зачем на столе спиртовка? — удивилась Вика, присаживаясь на краешек кровати.

— А вот зачем.

Я достал железную кастрюльку, поставил на спиртовку. Зажег. Покидал кусочки Костромского в кастрюлю. Пока сыр плавился, открыл Саперави, разлил по бокалам. Мы выпили и я включил проигрыватель с пластинками. За них пришлось доплатить жадному Лебинзону еще 50 копеек. Эмилио Туэро запел знаменитое B'esame mucho. «Целуй меня крепче». Очень романтичная песня.

— Берешь вилку — я взял Вику за запястье, почувствовал как между нами потек какой-то «ток» — Нанизываешь колбаску или вот этот кусочек бородинского хлеба. И окунаешь в кипящий сыр.

— Ой как вкусно! — девушка съела желтый, шипящий комок — Что это??

— Фондю. Швейцарское национальное блюдо.

Мы пьем вино, доедаем фондю. Я рассказывают несколько анекдотов. Вика смеется, закинув голову. Чуть не схожу с ума от ее шеи. Мы целуемся.

Я начинаю касаться её через платье. Руки скользят вниз и Вика стонет, крепко сжимая меня руками. Действую на инстинктивном уровне. Поцелуи становятся все более наглым, руки чувствуют свободу… и я запускаю правую ей под бюстгальтер, впервые за всё время, трогая грудь.