Когда за Аленой с треском захлопнулась дверь каюты, я посайгачил в штурвальную и, взяв гитару, удобненько устроился на корме.

Елы-палы…а не так-то это и просто, петь серенаду, чтоб ее, для девушки, которая с ума сводит! Сейчас бы текилы бахнуть, чтобы голос и руки не дрожали…

Вспомнил, я же официально — псих. Не надо, Стива, ничего строить из себя. Ты есть ты. Забей и просто радуйся, что жив и Пака рядом.

Пака…Я думал о ней, от того, наверно, и запел так, как никогда не пел. Просто потому, что никогда не был настолько очарован и безумен.

Она пришла… правда, я не заметил, когда. Допел песню, очнулся, а она сидит напротив меня и… смотрит. Глаза эти окаянные! Интересно, что скажет? Хотя, от нее всего, что угодно можно ожидать… Оп, накаркал!

— Ты не дал мне порулить яхтой, а обещал, между прочим, — не верю, Пака, не верю!

Пришла ты не за этим.

— Рули, кариньо, на штурвале есть кнопка «Автопилот». Нажми «отключить» и катайся на здоровье, — я и глазом не повел в ее сторону.

— И ты не боишься, что я завезу нас не туда? Что на скалы нарвемся? — она была удивлена сверх меры.

— Не-а. Чего бояться? Я выплыву. А ты… Ну, Пакита, руль у тебя в руках, тебе и решать, умирать или жить, — вот что-то такое выдал мой врунский язык.

— Ты странный стал, Стива. Я тебя не узнаю, — она вглядывалась в мое лицо, пытаясь понять, что не так.

— Просто понял, что тебя ограничивать нет смысла. Все равно сделаешь, как хочешь. А я только и могу, что позаботиться о последствиях. Должен же кто-то об этом думать, — а как тебе такое заявление?

— Ты говоришь как Илька, — она надулась.

— Разумеется. А ты делаешь, как Пака, — я перебирал струны гитары, все так же, не смотря на нее, — Ты косячишь, мы разгребаем последствия.

Она разозлилась.

— Ты не смей рассуждать о моих косяках, понял?! — задел за живое, точно, ибо помнил, что брат ее дрался частенько по ее вине и шрам заработал на морду.

— О них рассуждай, не рассуждай…без разницы. Иди, кариньо, бузи сколько влезет. Я рядом, если что. И я не брат тебе, меня жалко не будет, если придется мною пожертвовать, — я перегибал, но давно хотел ей об этом сказать.

Прости, детка.

— Ты не имеешь никакого права отчитывать меня и воспитывать!!!! — задело, однако я заставил ее призадуматься, клянусь!

— Поздно, кариньо, тебя воспитывать. Ты, такая, какая есть и уже ничего не исправить. Ты хорошая, я говорил тебе. Умница, красавица, хозяйка высший сорт! А остальное…? Ну, если что папочка за тобой подчистит. Мамочка пожалеет. Брат вступится. Тети-дяди помогут.

Я сам не думал, что наша беседа зайдет в такие дали.

— Я ничего такого не делала, чтобы из-за меня мог кто-то пострадать!!!! — оправдываться начала, значит, чует вину.

Я отложил гитару и повернулся к ней.

— Пела на юбилее отца зачем? Знала же, что сокрушительна. Видела, что шейхеныш глаз не сводит. Гордыня? Честолюбие?

— Я хотела отца порадовать, — уже не так уверено говорит.

— Могла спеть ему, а не всем. Ты же не тупая, Пакита, понимаешь что к чему.

— Так как-то вышло… — и голос тихий.

Только не реви!

— Зачем провоцируешь меня? Чего хочешь? Привыкла играть людьми? — я не отступал, понимая, что делаю ей больно, но остановиться уже не мог.

— Ты сам меня….злишь! — опять кричит.

— Чем, paloma? Тем, что мой тон тебе не нравится? Тем, что мое слово должно быть главным, а не твое? Так это само собой разумеется. Ты дистэто? Ты профи в том, что касается вывода «объекта» из под контроля? Так я не знал, прости. Вот сама себя и спасала бы. С серебряной тыкалкой в руках.

— Прекрати!!! — она собралась плакать?????

Нет, детка, ты сильнее этого, справишься с горькой пилюлей. Уверен!

— Последствия, Алена. Ты о них никогда не думаешь. Поэтому, за тебя я буду думать об этом. А ты иди и рули яхтой. Скалы, встречные суда, поисковики армейские….фигня. Я справлюсь.

— Еще никто и никогда не говорил со мной так! И ты не смей! Я не позволю тебе обижать меня! — она вскочила, но уходить, все же, не спешила.

— Никто не говорил так? Ну, надо же! Интересно, почему? Может, боялись твоего папочку? Принцессу фиг обидишь, — детка, прости!

Глаза Алены стали совсем темными. Только я не понял, от злости или от подступивших слез?

Прости меня тысячу раз, Пака, но ты должна понять меня. Говорю я все это только для того, чтобы ты поняла, напрасный риск грозит тебе гибелью, а этого я не могу допустить! Да и спесь твоя напускная может пройти. Я знаю, какая ты. Очень смелая, очень искренняя. Сильная. И люблю я тебя потому, что ты такая….