Когда Алексей дочитал до того момента, когда Пушкин на улице нашел себе секунданта, а потом вернулся домой, Саша заметил:

– Похоже, история, которую мы сейчас читаем, совершенно сказочная.

– Почему ты так решил? – спросила Лидия.

– Так бывает только в сказках. Человек собрался стреляться на дуэли, а секунданта нет. Что делать? А надо просто выйти из дома, и там чудесным образом появится господин Данзас [35] . Лучшего секунданта просто не найти: он и старинный друг, и военный, и против дуэлей принципиальных возражений не имеет. Разве это не сказка?

– Да, согласен. Но давайте дочитаем до конца, а потом обсудим.

Далее, пока Алексей читал это достаточно длинное письмо, ни Лидия, ни Саша не проронили ни слова. Но на лице у Лидии застыло брезгливое выражение, как будто бы она вдруг оказалась свидетелем чего-то постыдного. Саша в некоторых местах вздыхал и досадливо качал головой.

– Маменька, а кто он вообще такой, этот самый Жуковский? – спросил Саша, когда Алексей закончил читать.

– Василий Андреевич Жуковский – поэт. Можно сказать, известный сочинитель. Его имя часто встречается, но при этом я не могу вспомнить ни одной его строчки. Возможно, он и прозаик тоже… Вы же понимаете, что это не письмо к отцу Пушкина, а история для всеобщего внимания.

– Ты нашла нужное слово, Лида. Жуковский именно сочинитель, и никто другой, – сказал Алексей. – Саша прав: это все сказки. В этом письме правды нет вообще. Вот смотрите: мы с вами сейчас сидим здесь, а Аркадий находится в комнате рядом. И мы не знаем и знать не можем, что именно он там делает: читает, пьет чай или уже спать лег. Мы же не там, а тут. А вот Жуковский, видите ли, знает, и очень подробно рассказывает, что происходило в квартире Пушкина, когда его самого, Жуковского, там не было, в сценах, в которых он не принимал участия, и даже тогда, когда Пушкин был наедине с собой.

– Ему известна даже конструкция панталон Дантеса, которые якобы спасли того от серьезного ранения, – усмехнулся Саша.

– Жуковский – сочинитель, но при этом сочинитель весьма плохой, – продолжил Алексей. – Его несостоятельность как писателя видна повсюду. Жуковский пишет, что раненого Пушкина донести до саней было непросто, что-то там пришлось сломать, а в карету, которая стояла недалеко, у дороги, он сам сел и потом еще анекдоты рассказывал. Неужели ему так значительно полегчало за короткое время? В кабинет его внесли на руках, но там он самостоятельно разделся и лег. А ведь если человек не в состоянии ходить, то не в состоянии и переодеваться. И со временем Жуковский тоже как-то очень вольно обращается. С момента ранения Пушкина до его смерти прошло более сорока часов, но, если верить Жуковскому, все это время куча народа находилась у него в квартире, и при этом практически никто не спал, даже сам раненый. И откуда силы взялись?

– То, что Жуковский – плохой писатель, полагаю, еще не самое плохое, – отозвалась Лидия. – Страшно, что его представления о жизни, о том, что нормально, а что нет, разительно отличаются от обычных, человеческих. Жена Пушкина [36] , по словам Жуковского, женщина очень странная: у нее муж при смерти, а она оставляет его с чужими людьми. Настоящая жена выгнала бы всех в три шеи и была бы постоянно рядом с умирающим, а посторонние заходили бы к нему только с ее разрешения. А детей ночью из постели вытащить, чтобы вроде как попрощаться с ними, – это просто издевательство: ни один отец такого не попросит, и ни одна мать такого не допустит, если они, конечно, не сумасшедшие. Для большинства людей сообщать кому бы то ни было, даже царю, о чьей-либо смерти – это тяжелая повинность, а для Жуковского это, как он пишет, прекрасный час в жизни, который он никогда не забудет. Тот, кто может такое придумать и написать, – человек просто мерзкий. Мерзкий и отвратительный.

Лидия взмахнула кулаком и сморщила носик.

– Лида, это все так, но мы должны попытаться извлечь из этого лживого и неприятного письма то, что поможет нам разобраться, что же произошло в действительности. Полагаю, можно с большой степенью уверенности говорить, что Жуковский замешан в преступлении, знает, кто и как его совершил, и пытается прикрыть настоящего убийцу или убийц.

– Да, Алеша, согласна. Но я вот о чем подумала. Для большей объективности нам следует также предположить, что это мог писать не сам Жуковский, а некий злоумышленник, используя его имя.

Алексей задумался.

– Да, такое вполне может быть, – проговорил он.

– Но, маменька, слухи, что Жуковский стоял у постели умирающего Пушкина, начали распространяться еще до появления этого письма. И если бы Жуковский был действительно здесь ни при чем, то мы бы сейчас читали не письмо, а опровержение слухов, – вмешался Саша.

– Сашенька, ты меня удивляешь все больше и больше. Браво!

Лидия захлопала в ладоши. Саша покраснел и улыбнулся.

– Маменька, мне еще вот что показалось странным. Пушкину поставили пиявки, которые отсасывают кровь, а он и без того много крови потерял. Я, конечно, не доктор, но мне кажется, так раны не лечат.

– Давайте это письмо покажем Аркадию, он же врач. Интересно, что он обо всем этом думает, – предложил Алексей.

– Хорошо, я сейчас отнесу ему письмо. Если Аркадий еще не спит, то, думаю, он нам не откажет.

Лидия зажгла от канделябра свечу, взяла документ и вышла из гостиной. Алексей стал просматривать бумаги, оставшиеся в папке, а Саша сидел в кресле и задумчиво смотрел перед собой.

– Маменька права: и сочинение, и его автор весьма мерзки. Неужели он так запросто общается с царем, входит к нему в любое время? Не верю.