– Ежели что, то нюхательные соли на тумбочке в спальне, – предупредила Лидия.

– Отлично! – улыбнулся Аркадий, – Раз так, то слушайте. Пища, которую употребляет человек, обрабатывается, переваривается в замкнутой системе органов, и с момента поедания до момента эээ… удаления она ни с чем другим не соприкасается. Если же в результате ранения целостность пищеварительного тракта нарушается, то его содержимое растекается внутри тела, и это приводит к заражению других органов. Человек при этом испытывает сильнейшую боль и через короткое время умирает. Поэтому, если врач хочет попытаться спасти раненного в живот, он не будет позволять ему есть или пить, чтобы не провоцировать истечение. Но в этом письме написано, что такому раненому вопреки и всем медицинским практикам, и здравому смыслу не только регулярно давали питье, но еще и промывательное поставили. Если у человека открытая рана, то сам процесс постановки будет для него мучительным, а в результате этой процедуры у него по животу разольется вода, смешанная с содержимым кишечника. Не знаю, чем мог руководствоваться врач, сделавший такое назначение. На мой взгляд, ему не лечить людей надо, а в пыточной работать. Но там написано, что это сделал некто Арендт [64] , а он сейчас известный в Петербурге чиновник от медицины.

– Но, возможно, этот Арендт сейчас живет себе спокойно и знать не знает, какие назначения он делал умирающему Пушкину, – предположил Саша.

– Может быть, – ответил Аркадий. – Описанные в этом письме клиническая картина и действия врачей не имеют ничего общего с реальностью. Тяжело раненные обычно либо пребывают без сознания, либо так сосредоточены на своих болевых ощущениях, что не замечают ничего и никого вокруг. А здесь человек с пулей в животе вел себя так, как будто у него просто насморк или легкая мигрень и при этом организовал у себя в кабинете прием по поводу своей будущей кончины. Умирающие часто бредят, зовут маменьку или женщину любимую, а этот изъяснялся очень внятно и почему-то требовал к себе каких-то посторонних.

– Папенька, скажите, а вообще можно ли спасти раненного в живот?

– Можно, но далеко не всегда. Для этого важно как можно быстрее доставить человека на операционный стол. Дать опия, чтобы во время операции он не скончался от боли. Нужно сделать чревосечение, извлечь пулю. Далее следует проверить целостность кишечника, и если повреждения незначительные, то устранить их. При обширном повреждении, скорее всего, спасти человека не получится. Внутренности следует промыть и прочистить, наложить швы на рану, оставив дренажное отверстие с трубкой, а потом молиться, чтобы не развилось заражения. Я хоть и в военном госпитале работаю, но оперировать больных с пулевыми ранениями мне приходится редко. Правда, мне удалось вылечить одного поручика, раненного в живот во время беспорядков на Сенатской. Ему повезло, он крепкого телосложения, пуля пробила мышцы, но внутренние органы не повредила

– Ты спас мятежника? – спросила Лидия.

– Нет, он из императорской гвардии. По верным законной власти войскам тогда велась стрельба из толпы и из-за укрытий, и генерал Милорадович [65] стал в тот день не единственной жертвой. Но и солдат, которые выступили на стороне мятежников, мы тоже оперировали. А с тем поручиком мы подружились, иногда переписываемся, он уже до полковника дослужился. Но вот другой пациент, попавший ко мне с таким же ранением, к сожалению, умер. Там был несчастный случай на охоте, один отставной офицер получил в живот заряд дроби. Его в госпиталь доставили достаточно поздно, дробинок было много, в общем, заражения избежать не удалось…

Аркадий вздохнул, словно заново переживая свою врачебную неудачу.

– Аркадий, скажи, пожалуйста, а других врачей, кроме Арендта, которые названы в письме Жуковского, ты знаешь? – спросил Алексей.

– Спасский [66] учился вместе со мной, но двумя годами позднее. Он все время первым стремился быть, лучшим, потому я его и запомнил. Сейчас его фамилия в газетах мелькает, он вроде в академии преподает и еще какие-то чиновничьи функции выполняет. Остальных вообще не знаю, даже имен не слышал.

– А вы, папенька, хотели, когда учились, быть первым? – поинтересовался Саша.

– Я хотел лечить людей, – ответил Аркадий.

– Значит, Арендт и Спасский в настоящее время не просто практикующие врачи, а в большей степени чиновники от медицины, – рассуждал Алексей. – Интересно, по какому же принципу Жуковский выбирал фамилии докторов для своего письма?

– Я тоже об этом думаю, – отозвался Саша. – Наверное, если папенька почти никого из них не знает, а Жуковский знает, то можно предположить, что были выбраны врачи, которые бывают в обществе.

– Саша, верная мысль! Тогда получается, что Жуковский в силу своей медицинской безграмотности написал глупость про лечение раненого Пушкина, а чтобы эту глупость никто таковой не считал, он представил это так, как будто Пушкина пользовали несколько врачей, известных в петербургских салонах. Все сходится! – подытожил Алексей.

– А я бы на месте тех врачей надавал бы Жуковскому по щекам за то, что он выставил их не врачами, а мучителями, – резко сказал Саша.

– Не думаю, что они так сделают, – вмешалась в разговор Лидия. – Напротив, они еще благодарить Жуковского будут. Ведь о том, что лечение было, мягко говоря, неподобающим, почти никому не известно, а факт, что сам Пушкин к этим врачам обращался, очень способствует их популярности. Аркадий, ты прости, что я плохо говорю про твоих коллег, но мне кажется, что имена чистых людей в грязных историях не используют.

– Лида, да мне ли не знать, что не все врачи на самом деле являются врачами, – ответил Аркадий.

– Как и не все писатели на самом деле писатели, – в тон ему отозвался Саша.

Лидия горько вздохнула.

– Дорогие мои, мне пора, уже совсем поздно, – сказал Алексей.

– А может, останешься? – предложила Лидия. – Мы тебе в библиотеке постелем, а то в комнате для гостей не топлено.

– Нет, спасибо, я пойду домой, завтра на службу надо. Только я предлагаю все эти бумаги, прежде чем отдать тете Лизе, переписать для себя. Возможно, что-то важное мы сейчас могли упустить, а потом найдем.