Не отвечая, мужчина выхватил саблю и одним взмахом отрубил персу голову. Из обезглавленного тела фонтаном брызнула кровь, окрашивая жалкие лохмотья старика ярко-красным цветом и расплываясь черным пятном по песку. Голова несчастного откатилась под ноги коня. Скосив единственный глаз, разбойник медленно слизал со сверкнувшего лезвия человеческую кровь.

Мгновенно застыв от горя, задохнувшись от невыплаканного рыдания, девочка в ужасе посмотрела на искривленное в смертной муке некогда родное лицо, на открытый беззубый рот и, теряя сознание, упала с крупа коня на песок, рядом с еще вздрагивающим телом отца. Джамиль рванулся на помощь. Он забыл, что несвободен, что руки его связаны.

– Прочь, прочь! – вскричал одноглазый, тут же остро возненавидев Джамиля, его молодость, ловкость хоть и стесненных движений, красоту упрямого лица. Удары плетью градом посыпались на юношу. Стараясь увернуться, Джамиль отступил. Всадник наехал конем. Джамиль вновь отступил. Он не видел, что за его спиной начинался солончак, а одноглазый видел и намеренно остервенело теснил юношу корпусом коня в сторону солончака.

Солончаки лишь издали кажутся сухими и твердыми. Под белым налетом часто располагается топь, из которой никому не удавалось вырваться. Еще шаг назад…

– Берегись! – закричал Малик, но ноги Джамиля уже проломили тонкий верхний слой соли, и топкая грязь начала его быстро засасывать. Вовремя придержав лошадь, всадник остановился на твердой почве и наблюдал за судорожными попытками юноши выкарабкаться на берег. Но каждое движение Джамиля все дальше и дальше отдаляло его от твердой почвы и все глубже погружало в холодную полужидкую массу. Босые ноги безуспешно пытались отыскать в этой грязи хоть какую-то опору, хоть малейшую точку, от которой можно было бы оттолкнуться и выскочить. Все напрасно.

Нет людей, которые бы не испугались утонуть в грязи, даже если тебе шестнадцать лет, и ты бесстрашен и смел. Страх схватил Джамиля за ноги, и они словно заледенели, пополз вверх, в живот, и двинулся жуткой тошнотой к горлу. Неужели еще пара движений, отчаянный крик, и все кончится?

Но, к счастью юноши, он был связан веревкой с другими пленниками. Это его и спасло. Малик упал рядом с топью на землю и, упираясь, не давал Джамилю утонуть. Может, у одного Малика и не хватило бы сил выхватить друга из жадных вязких лап топи, но, связанные общей веревкой, пленники вынуждены были помогать, и медленно Джамиль был вытащен из жижи. Продолжая крепко держать друг друга за руки, побратимы лежали без сил на песке.

– Разве это твоя добыча? – услышали они над собой слова Сарыка. Все время, пока пленники занимались спасением Джамиля, он, подъехав, спокойно восседал на своем коне. Одноглазый промолчал. Сарык был прав – Джамиль принадлежал не одноглазому, и не он был волен его убить.

Развернув лошадь, одноглазый подъехал к продолжавшей лежать без движений девочке, не слезая с седла, наклонился, подхватил ее и грубо перебросил через седло. Пусть эта дрянь привыкает к своей судьбе покорной жены.

– Вперед, скоты! Что разлеглись, словно на подушках айвана [24] ? – и, зазвенев серебряной уздечкой, Сарык двинулся вдоль каравана. Развороченная грязь солончака, медленно колыхаясь, приходила в равновесие. Вскоре уже невозможно было определить то место, где едва не утонул Джамиль.

Костер из саксаула горел долго и жарко. В безветрии дым поднимался в небо серым столбом. На фоне все темнеющего неба плыл месяц. Пленники лежали на земле в стороне от костра и страдали от запаха вареного риса и выпеченных в золе лепешек. Их почти не кормили. Мысли о еде все сильней овладевали измученным сознанием.

– Он похож на ломтик дыни, – сказал Малик.

Джамиль нехотя повернул голову.

– От голода что только не привидится, – произнес он, но все же посмотрел в небо. Молодой месяц действительно был похож на сочный ломтик сладкой бухарской дыни – так бы и впился в него крепкими зубами.

– Знаешь, луна так далеко от нас, что ее видно и в других местах, – продолжил Малик. – Возможно, сейчас кто-то возле наших юрт сидит и смотрит на нее. И тогда взгляды могут встретиться на ее белой поверхности и прикоснуться друг к другу.

Джамиль недоверчиво посмотрел на Малика и, ничего не сказав, вновь вернулся к созерцанию луны. Его рука потянулась коснуться кусочка бирюзы. Под заскорузлыми лохмотьями, в которые превратилась его одежда, амулета не было. Джамиль сел и еще раз быстро себя ощупал. Никаких сомнений – амулета нет. Исчез ли он в грязи солончака или соскользнул с разорвавшегося шнурка и остался лежать голубым пятнышком в бескрайнем море песка – кто знает? Но он потерян.

Непривычная грусть холодной, скользкой змеей вползла в сердце Джамиля. Придавленный тоской, Джамиль вновь лег на спину, продолжая смотреть на голубовато-серебряный месяц. И вдруг странное ощущение овладело им. Он словно почувствовал чужой взгляд, который, отразившись от месяца, проник в душу. Но это не был взгляд Гюллер или кого-то из родных, хотя он думал именно о них.

– Я не знаю, кто ты, но, уверен, ты – друг.

Джамиль закрыл глаза и впервые со дня плена погрузился в спокойный сон. Малик еще несколько времени продолжал смотреть в небо, затем, взглянув на Джамиля и увидев, что тот спит, хмыкнул, как бы говоря: «Ну, конечно».