– Созовите народ, – громким голосом произнес монах, – и я, Петр Пустынник, с благоволения Господа нашего Иисуса Христа и милости Девы Марии открою вам истину, ни в чем не солгу.

– Петр Пустынник, это Петр Пустынник, – все громче заговорили в толпе.

Осенью 1095 года в Клермоне (Южная Франция) собрался большой церковный собор, на котором папа Урбан Второй призвал верующих отправиться в Святую Землю, то есть в Палестину, и отобрать Гроб Господень у мусульман. Была названа дата сбора – 15 августа 1096 года, и место сбора – Константинополь.

– Я говорю присутствующим, поручаю сообщить отсутствующим. Так повелевает Христос [11] , – закончил папа свое выступление.

Многочисленные фанатично настроенные проповедники разнесли призыв папы по всей Западной Европе. Особенно выделялся монах Петр из французского города Амьена, получивший прозвище Пустынник. И это он сейчас стоял в небольшой лощине между двумя пологими холмами, ожидая, пока вокруг него расположатся все те, кто еще минуту назад стоял у ограды ристалища. Вот Петр оглядел всех, развел в стороны руки, словно охватывая, обнимая ими слушателей, и заговорил:

– О, какое величайшее безумство вы совершаете, бесцельно растрачивая свою жизнь! Вы, лучшие рыцари, отважные воины, бесстрашные храбрецы, раскалываете свои щиты, ломаете копья, раздираете одежды, получаете ушибы и переломы, рискуете и вовсе потерять жизнь, и все на потеху толпы. А там, в Палестине, – он резко показал рукой на восток, – братья наши во Христе терпят ужасы от проклятых язычников. И церкви Божии срывают они до основания, и опрокидывают алтари, и оскверняют их, и пронзают христиан посреди живота. Кто, спрашиваю я вас, сможет удержать глаза свои сухими, узнав об этом?!

Полный рыданий, проникновенный голос проповедника вызывал дрожь и ответные рыдания. Держа в руках простое деревянное распятие, Пустынник поднимал его к небу, и тысячи глаз тянулись вслед за ним. А голос проповедника звучал все громче, гремел над зачарованными толпами:

– К вам взывают братья наши! К вам протягивают свои горестные руки! Придите и исторгните эту священную землю, в которой проповедовал и страдал Спаситель, у народа нечестивого, у народа бесчестного! Да поразит их Господь всеми муками ада!

Слова сурового проповедника находили живой отклик в сердцах, воспламеняли христианское воображение, возбуждали негодование страданиями палестинских христиан. В религиозном экстазе многие опускались на колени, из глаз текли слезы, слышались рыдания.

Андрэ не был исключением. Не отводя горящих глаз от лица Петра Пустынника, он медленно опустил на землю Жюля и теперь стоял, выпрямившись во весь рост. Его грудь от волнения вздымалась. С последними словами проповедника Андрэ упал на колени, истово перекрестился и проговорил со всеми:

– Так угодно Богу!

Весной 1096 года желание посетить святые места и завоевать Восток стало единственным стремлением, всеобщей страстью. Кого-то толкало в поход благочестивое стремление, кого-то – земные блага. В Андрэ же переплелись религиозный экстаз и возможность увидеть новые земли. Дремавшие до сих пор чувства ярко вспыхнули. Здесь было и желание защищать невинных, и отвага, и стремление к славе, и жажда приключений. Словом, в нем проявились чувства, достойные не ткача-горожанина, а славного рыцаря. Огромный незнакомый мир открывался за воротами убогого городка. Сказочный Восток манил неодолимо. Тут же, на месте, Андрэ решил отправиться в путь по стезе Господней и принял крест. Затем он поднялся с колен и быстро пошел в сторону города.

– Андрэ, куда ты? – окликнул его Эрмон.

– Собираться, – кратко ответил Андрэ. – Я уйду завтра на рассвете.

– Завтра на рассвете! – восхищенно воскликнул Эрмон, нагоняя Андрэ и заглядывая ему в лицо. Он хотел съязвить насчет получения разрешения Бастиана, но, взглянув в лицо Андрэ, поразился: перед ним словно был другой, незнакомый человек, уверенный в себе, твердый в своих намерениях, возможно, даже безрассудный в поступках. Впрочем, никто и не осмелился бы остановить человека, принявшего крест.

– Я иду с тобой, – сказал Эрмон и добавил: – Остановись, подождем Гентольда – он не может так бежать.

Действительно, Гентольд, спеша за приятелями, стал совсем задыхаться.

– Мы с Андрэ идем в Иерусалим. Пойдем с нами, – сказал Эрмон Гентольду. В ответ тот лишь печально покачал головой:

– Мне не дойти.

А теперь оставим на время Андрэ и Эрмона в начале их долгого пути в Святую Землю и, пользуясь возможностью книги мгновенно преодолевать пространство, вернемся в знойную пустыню Средней Азии.