Планерку открыл Шерстюк И.И., который сурово кинул свой взгляд в зал и процедил: «Пжлсссста отчитываемся».

Первым вышел на отчет дежурный администратор Блем Андрей Готфридович, заведующий отделением переливания крови. Отчет его был всегда исчерпывающе лаконичен – ночных проверок и рейдов не было, инцидентов не было, ничего не сгорело и не отвалилось, звонков с горячей линии не поступало, все накормлены и обслужены.

За дежурным администратором вышел отчитываться первый дежурант по хирургии Вова Коркин. Он взошел на трибуну, театрально бухнул толстую пачку с историями на кафедру, осмотрел зал и начал наиподробнейший отчет в эпилептоидной манере, докладывая все мельчайшие подробности, детали и обстоятельства. Его отчет всегда занимал не менее 15 минут, поэтому орлиный глаз Шерстюка начал тускнеть, а лицо стало еще более каменным к концу доклада. Далее один за другим выходили ответственные дежуранты по разным профилям и докладывали, докладывали, докладывали. Подошла очередь Либермана, который к середине планерки уже не думал про муху и находился состоянии анабиоза, однако, когда очередь дошла до него, адреналин сделал свое дело. В обмякшее тело пришли тахикардия, учащенное дыхание и легкий тремор конечностей. Либерман сгреб себя с кресла, вышел на трибуну и на одном дыхании отбарабанил про ночные обращения, операции, госпитализации и результаты многочисленных обследований в динамике у поступивших пациентов. Затем доложил о ночной смерти. Отчитавшись, Лёва вернулся на свое место и стал разглядывать затылки впереди сидящих коллег.

Планерка шла своим чередом, последним отчитывающимся врачом была дежурный терапевт по стационару – очень пышная, агрессивная и давно перезрелая дама с невообразимой прической типа «клумба из сена». Звали ее Вера Валентиновна Кадацкая, внутрибольничное прозвище Фляга, которое она получила на дне медработника, поразив всех способностью пить крепкие алкогольные напитки в неограниченных количествах. Почти окончив свое выступление, она повернулась вместе с кафедрой, за которой стояла, в сторону начмеда по терапии и с ехидцей в голосе стала рассказывать, как весь день и всю ночь напролет спасала от напряженного пневмоторакса пациента Дымочкина и никто из торакальных хирургов к ней на помощь не пришел. Рассказ был украшен пространными размышлениями о коллегиальности и медицинской этике, масках болезней, всевозможными небылицами и трогательными воспоминаниями. В итоге пациент, конечно, жив, но поведение Либермана ее глубоко возмущает.

Сидящие в зале терапевты стали цокать языками и вертеть головами в поисках этой сволочи Либермана. По меньшей мере, они хотели испепелить его взглядом и предать анафеме. По окончании выступления дежурного терапевта, заведенный порядок проведения утренних планерок: доклады, вопросы, замечания, объявления и разное – был нарушен. Анна Алексеевна Собакарь покрылась багровыми пятнами, прищурилась и стала истошно визжать на Либермана за то, что он бросил дежурного терапевта в одиночестве, не приблизился к больному и вообще неизвестно чем занимался на дежурстве. Далее рассуждения о падении нравов у хирургов и полном отсутствии внутриотраслевой преемственности. К Лёве второй раз за 10 минут вернулась бодрость духа, связанная с гиперсекрецией надпочечников и выбросу гормонов стрессовых поведенческих реакций. Речь Кадацкой его глубоко обижала, ведь он приходил и консультировал больного, только никакого пневмоторакса у пациента не оказалось, а одышка была связана с сердечной недостаточностью, и рентгенография легких отсутствие пневмоторакса подтверждала. Флягу же возмутил факт, что Либерман берет под сомнение слова и диагнозы врача с тридцатилетним стажем. Версия о пневмотораксе у нее сложилась только из-за показавшегося ей ослабления дыхания и прогрессирующей одышки, а если разобраться, то на пустом месте.

Посыпались уточняющие вопросы. Либерман встал и начал отвечать на них, что еще больше завело Собакарь, так как возникал некий диссонанс. Фляга говорит одно, а Либерман обратное. К дискуссии подключились хирурги.

Собакарь ничьи доводы из хирургической братии не устраивали. Она была свято уверена в правоте дежурного терапевта по стационару и в том, что все хирурги слабоумные от рождения, а в адрес Либермана полетели угрозы собрать ЛКК и хорошенечко пропесочить его вместе с Поляковым, который «распустил» своих врачей.

После непродолжительных баталий планерка вернулась в привычное русло: короткий разбор полетов и замечания. Потом слово взял вернувшийся на землю профессор Фастаковский, до разборок с Либерманом находившийся в состоянии медитативного транса: «Мое предложение, коллеги, пойти сейчас всем и посмотреть снимки Дымочкина и его самого и принять решение, есть пневмоторакс у него или нет». Предложение было отклонено и решено ограничиться рабочей группой в составе заведующих рентген отделения, торакальной хирургии и терапии. Возглавила троицу экспертов А.А. Собакарь лично. Планерка окончена, из душного зала, собирая истории поступивших, стали выходить ее участники. Вместе с толпой вышел и Либерман.

Пешком подниматься с первого этажа, где проходила планерка, на одиннадцатый этаж Либерману не хотелось, и он двинулся в сторону служебного лифта. Туда же устремились еще полтора десятка участников утренней планерки, на ходу обсуждая произошедшее и подкалывая «бесчеловечного» Лёву Либермана, цитируя Собакарь. Около лифтов уже стояла толпа медработников всех мастей, рангом от санитарки до заведующего отделением. Все смотрели на счетчик этажей в ожидании, когда приедет лифт.

Вдруг в толпе началась какая – то возня и послышались крики: «Немедленно пропустите меня, я все равно пройду, мне плевать, служебный лифт или нет. Я сказала, что уеду первой – значит уеду!» Возмущенная толпа стала выяснять отношения с хамкой, втиснувшейся в нее. Услышав знакомый голос в толпе, Либерман побелел и быстро метнулся к лестнице. Желание ехать на лифте у него пропало. Встреча с дамой, устроивший дебош у служебного лифта, ничего хорошего для Либермана не сулила. В голове его была только одна мысль: добежать до отделения раньше ТОЙ, что вклинилась в толпу. На уровне пятого этажа у Либермана началась дыхание Чейн-Стокса, на восьмом злокачественный гипертонический криз, на десятом он уже был близок к состоянию биологической смерти, белые круги стояли в глазах, но он бежал, хватая воздух ртом. Чуть живой, на трясущихся ногах он добежал до отделения, но спрятаться не успел. В эту секунду из лифта вышла ОНА – небольшого роста, одетая в мужскую одежду и коротко стриженная дама 61 года от роду. Пока Либерман отдыхивается от лестничного марш-броска, я расскажу вам, кто такая ОНА.

Зовут ее Мария Афанасьевна Носова. Пациентка Носова – профессиональный инвалид-скандалист с большим стажем. Получив в свое время пожизненную группу инвалидности по общему заболеванию, она эксплуатировала свою социальную льготу по полной программе. Шантажом, угрозами и скандалами она добилась практически полного соцобеспечения. Тот несчастный, кто вставал у нее на пути, был обречен. Все свободное время она тратила на изучение нормативных документов, приказов и законов. Полученные знания тратились на войну с врачами, фондом социального страхования, пенсионным фондом, горздравом и прочими социальными учреждениями. В поликлинике ее амбулаторная карточка хранилась отдельно от всех и выдавалась Носовой без очередей и немедленно. Доставалось даже прокуратуре и полиции, если они «бездействовали». Ежедневно в ее квартире появлялись соцработники, которые на правах рабов наводили порядок, ходили за продуктами, на почту оплачивать коммунальные услуги и т.д. Если почтальон Марии Афанасьевне приносил пенсию с задержкой более чем на пять минут, не в 12:00 а в 12:05 – на первый раз Мария Афанасьевна объявляла ему строгий выговор, если ситуация повторялась – она добивалась увольнения почтальона. Самое интересное, что воевать с ней было бесполезно. Брала она всегда измором и методичной долбежкой в одну точку, как дятел. Однажды против Носовой восстал весь подъезд, участкового завалили жалобами на самоуправство Носовой. Бедолага участковый полицейский «посмел явиться» к ней в дом без приглашения. Тотчас же Марией Афанасьевной был умело инсценирован инсульт с частичной афазией и парапарезом и одновременно обширный инфаркт миокарда с кардиогенным шоком и отеком легких. Все продолжилось вызовом скорой помощи, госпитализацией и заявлением в управление собственной безопасности УВД на участкового. Кончилось все скандалом в кабинете начальника УВД и переводом участкового на другой участок, а начальник УВД потом долго приходил в себя.

В один прекрасный день решила Мария Афанасьевна собственной персоной наведаться в супермаркет. Черт ее туда потащил или она черта, но заходя в супермаркет, Носова не потерпела, что какая-то соплячка зайдет раньше нее в магазин. Дверь была вертящаяся, соплячка шустрая, и Мария Афанасьевна «случайно» была зажата той самой крутящейся дверью. Далее по сценарию: картина «тяжелой скелетной травмы с переломом всех костей тела и разрывом всех внутренних органов», вызов полиции, скорой помощи и директора магазина. Всех опередила скорая, которая и увезла М.А. Носову в дежурную больницу, а первой больничной жертвой Марии Афанасьевны и стал дежурный торакальный хирург Лёва Либерман, который осматривал ее первым. Он по незнанию характера пациентки Носовой, посмел некорректно, бесцеремонно и без разрешения ощупать «поврежденные» чресла и бока заслуженного инвалида. За что получил немедленный «отвод» и требование вызвать главного врача в приемное отделение. Поскольку время было вечернее, главного врача не оказалось. В его роли выступил дежурный администратор, коим в этот день был заведующий гематологическим отделением Валерий Валерьевич Лядов. Интеллигент до самого костного мозга, доктор Лядов сразу не понравился Марии Афанасьевне: по роже видно – слишком умный. Она в ультимативной и безапелляционной устной форме выдала Лядову перечень необходимых ей лабораторных и инструментальных обследований, включая МРТ и компьютерную томографию всего тела, а также консультаций всех специалистов, причем немедленно. Естественно, что все происходящее Мария Афанасьевна снимала на камеру старенького мобильного телефона. Растерянный от хамского напора Носовой, Лядов на свою голову попытался разрешить конфликт миром, но тут же был обвинен в некомпетентности и полном служебном несоответствии. Согласия на обследования и обработку персональных данных Носова подписывать отказалась, потому как была не уверена в их юридической чистоте, особенно в разделе формулировок про осложнения и летальный исход. Умирать инвалид по общему заболеванию не собиралась, причем вообще никогда. В итоге, через двадцать минут батарейка у Носовой в телефоне разрядилась, снимать врачебный беспредел стало нечем, тогда она потребовала, чтобы ее подвезли к таксофону, висевшему в приемном отделении, и уверенно набрала номер горячей линии горздрава. Горздрав был уведомлен, что уже два часа (!) она находится в тяжелом состоянии в лечебном учреждении и помощь ей не оказывается, далее последовало перечисление фамилий виновных.

Конец ознакомительного фрагмента.