Что мы –

это уже кто-то другие,

которым не позволено многое,

что составляло предмет

нашей прошлой радости.

И сейчас,

нам не избежать многого другого,

что составляет предмет

нашей сегодняшней печали.

И зная, что у нас осталось только завтра,

мы мечтаем о вчера.

We think of yesterday, when we were young.

Yesterday, oh, yesterday…

* * *

Время и отношение к нему

У него была одна слабость.

И он,

не то чтобы прощал ее себе,

но,

по крайней мере,

не пытался немедленно преодолеть.

Она ему была нужна

в экстремальных ситуациях.

Да, это был,

в какой-то степени,

недостаток.

Но в этой трудной жизни,

он очень помогал ему.

Он был жадным.

Это была разновидность жадности.

А жадность в людях

он ненавидел больше всего.

Но все же, это была жадность

иного рода.

Это была жадность

по отношению

к расходованию времени.

Больше всего на свете,

кроме смерти и несправедливости,

он ненавидел бессмысленную трату

времени.

Он презирал людей,

«убивавших» свое «свободное» время;

Он презирал людей,

затрачивающих свое «рабочее» время

на занятия,

недостойные времени;

Он ненавидел себя

за бесполезно проведенные

часы и

даже минуты

своей жизни

в прошлом и,

в особенности,

в настоящем.

Он был готов пойти

на любую хитрость,

уловку,

изобретение,

чтобы не терять драгоценного времени.

Находясь в пути,

он читал книги или

специально заготовленные листки,

во сне

он видел видения,

которые записывал,

специально просыпаясь посреди ночи,

или усилием воли запоминал их,

тратя на это некоторое время сна,

а потом записывал их утром.

Встречаясь с необходимостью

стоять в очереди,

смотря по обстоятельствам,

он либо читал,

честно соблюдая очередность,

либо бесчестно проныривал…

в первые места,

дабы сэкономить время.

Конечно,

это последнее,

вызывало в нем угрызения совести,

но он успокаивал ее,

разъясняя ей, что

окружающие все равно спешат

по иному,

«менее достойному» поводу.

Конечно, –

говорил он себе, –

здесь я вполне могу ошибиться и

оказаться в толпе людей,

так же бережно относящихся

к своему времени,

как и я, и

так же спешащих доделать нечто

достойное времени.

Но вероятность этой ошибки мала.

Он знал по опыту, что люди,

как правило,

занимаются совершенной ерундой.

Поэтому, –

говорил он себе, –

я не могу пожертвовать

своей уверенностью

во благо предполагаемой вероятности.

Я на 100 процентов уверен,

что хочу использовать время

для пользы и

на 99 процентов уверен, что

вот эти

несколько человек,

у которых я «краду» несколько минут,

не используют их также эффективно,

как это сделаю я.

И я не могу противопоставить

их один процент моим ста, а

потому позволяю себе

эту «нечестность».

«Пусть это будет

моя жертва обстоятельствам,

тот маленький грех, который,

я надеюсь,

я смогу отработать,

если действительно

создам нечто стоящее

в это сэкономленное или,

если честно,

в украденное у других

время».

Но в то же время,

он понимал, что

аналогичным образом рассуждают и

все те,

кто рвется к власти,

деньгам,

славе,

используя все методы,

включая рассуждения такого же типа.

Но он понимал и другое.

Он знал какова есть их

(рвачей, хапуг, честолюбцев)

цель, и какова его цель.