– Неужели нет ни одного человека, которого ты уважаешь? – приподнял Фоско бровь.

– Единственный, кого я по-настоящему уважаю и люблю, – это мой брат. Хотя маму я тоже люблю. Но брат… – светились ее глаза нежностью. – Между прочим, я умею читать благодаря ему. Потому что если бы не он, я бы ни в жизнь не села за учебники. Я терпеть не могла всех моих занудных учителей.

Фоско тихо рассмеялся. Впервые в его смехе звучали такие задорные смешинки.

– Как же он заставил тебя сесть за учебники?

– Пообещал в обмен обучить меня верховой езде, стрельбе из пистолета и прочим мужским премудростям.

Взгляд Фоско внезапно подернулся меланхолией. Марисоль, затаив дыхание, всматривалась в его глаза цвета штормового моря. Они стремительно наполнялись мрачной печалью.

– А вы… почему такой нелюдимый? – робко спросила Марисоль, не без основания опасаясь грозы в ясном небе.

– Нелюдимый? – вздрогнул Фоско и, нахмурив лоб, непонимающе посмотрел на нее.

– Да. Вы боитесь людей… Мне так показалось.

– Ошибаешься. Я никого не боюсь, – отрывисто произнес он. – Даже дьявола.

Марисоль нервно сглотнула.

– Я… нет… Я не то имела в виду. Я не имела в виду физический страх.

– А какой?

– Вы боитесь… общения. Словно боитесь привязаться к кому-то. Ведь вы не в дом свой не пускаете незнакомцев. Вы в душу боитесь их впустить…

Глаза Фоско расширились, и Марисоль увидела, как они заблестели, осветились сначала изумлением, а потом наполнились паникой.

– Что за бред ты несешь?! – задыхаясь, спросил он и даже сделал неосторожное движение, собираясь убрать маску, словно она душила его. Но вовремя опомнился.

– Человек, равнодушный к людям, не спасает их, ведь он не имеет сердца… – едва слышно произнесла Марисоль.

Фоско молчал несколько мгновений, лихорадочно подыскивая убедительный ответ. Но не находил.

– Я уже сказал, почему спас тебя. Я не хотел, чтобы твой брат меня убил, – сказал он упрямо.

– А Анниту?

Недовольство сверкнуло в его взоре.

– Она чудесная женщина. Добрая и хорошая. Я давно знаю ее, – пылко произнес он. – То, как с ней обращались, было несправедливо. А я ненавижу несправедливость. Потому я и увез ее с собой.

– Человек, способный видеть несправедливость и спасать от нее того, кто этого не заслужил, имеет сердце и душу. Очень хрупкую душу. Вероятно, израненную несправедливостью.

– Ошибаешься, – произнес он жестко, и синие глаза стали холодными, как лед. – У меня нет ни сердца, ни души. Потому я не боюсь привязаться к людям: я не способен на это, – прошипел он и, круто развернувшись, стремительно двинулся к своей спальне. Мгновение – и он растворился во мраке теней, столпившихся у двери в его комнату.

Вечером Марисоль лежала в кровати с книгой в руках. Это была одна из самых трогательных историй, которые ей до сих пор довелось читать. Грустные и светлые сцены сменяли друг друга, порождая в ее хорошенькой головке романтичные мечты. Пока они еще были бесформенными, неясными, но они крутились и рисовали чудесные картины перед ее мечтательным взором.

Дочитав книгу до конца, Марисоль задумчиво отложила ее в сторону и погрузилась в размышления. Грезы стали обретать контуры вполне реального человека, вполне существующих за окном пейзажей. Чувства неукротимо разгорались в юной груди, заставляя сердечко млеть от нежности и смелых желаний.

Рука сама собой потянулась под подушку, и Марисоль вытащила оттуда заветный блокнотик. Раскрыв чистый разворот, она устремила взор в окно. Там вновь мерцала луна, а настроение погоды было на удивление благодушным. Ни одна веточка не шевелилась за стеклом, никаких завываний ветра не доносилось снаружи.

Марисоль прикрыла веки и снова погрузилась в свои мечты, словно хотела вспомнить все, что напридумывала себе после прочтения книги.

«Сегодня мы разговаривали с ним в библиотеке о книгах, – написала она. – Разговаривали, будто старые добрые знакомые. Я никогда не видела его в таком хорошем настроении. Он даже улыбался! Глаза его улыбались.

Теперь я совершенно уверена, что он вполне обычный и приветливый человек. Точнее он был им когда-то, пока что-то не изменило его. Я видела выражение его глаз, когда предположила, что вовсе не в дом он боится пускать незнакомцев, а в свою душу. Я угадала, я это чувствую!

Как жаль, что он рассердился и ушел. Мне хотелось бы еще долго-долго вот так разговаривать с ним. Мне хотелось бы увидеть его таким, каким он был раньше…

Ах, если бы он открылся мне! Если бы я смогла завоевать хотя бы такое же его расположение, как Аннита! Уверена, что с ней он снимает маску. В том числе, и с души. Наверняка вечерами они сидят с ней на кухне за чашечкой кофе и непринужденно болтают.