Однако вернёмся к проблемам непосредственно восточного Закавказья. Собственно, вопрос степени зависимости азербайджанских ханов от персидских властей, видимо, будет дискуссионным ещё достаточно долго, однако не подлежит сомнению, что каждое азербайджанское ханство уже имело к этому времени собственную фискальную службу, казначейство и денежную систему [35] , что позволяет характеризовать их как вполне полноценные государства. В то же время следует учитывать, что азербайджанские ханства как политические субъекты возникли (по историческим меркам) незадолго до начала XIX века, и само их появление стало свидетельством и следствием глубокого кризиса сефевидского Ирана. Непосредственно управление этим комплексом политических образований на рубеже XVIII–XIX веков со стороны Персии осуществлял наследный принц Аббас-Мирза, однако, будучи Каджаром, он оказывал покровительство в первую очередь именно своим родственникам из Гянджи. Неудивительно, что в этой ситуации всё чаще прочие азербайджанские ханы начинали либо с оружием в руках выступать против Каджаров, либо искать той или иной формы покровительства у России. Так, например, Ибрагим Халил-хан из династии Джеванширов, правивший в Карабахе, в 1783–1784, а затем в 1797–1799 годах вёл тайные переговоры о принятии Карабахского ханства в российское подданство [36] , а в промежутке между этими раундами переговоров – вёл в 1795 и 1797 годах полноценную войну против персидских войск Ага Мохамммед-хана [37] , причём в 1797 г. карабахский хан был вынужден бежать от иранских войск в Джаро-Белоканское сообщество [38] . Несколько отвлекаясь в сторону, надо отметить, что положение ханов из рода Джеваншир в Карабахе было особенно щекотливым. До 1736 г. Карабах относился к домену Каджаров, но после переворота 1736 г. Каджары остались приверженцами свергнутых Сефевидов. Поэтому пришедший к власти в Иране Надир-шах Афшар отнял у Каджаров Карабах, оставив в их домене лишь Гянджу [39] . Хотя Джеванширы также не были в фаворе у Надир-шаха, в 1747 г., при создании Карабахского ханства после смерти Надир-шаха и последовавшего за этим периода политической нестабильности, именно Панах-Али-бек из рода Джеваншир успел захватить власть в Карабахе. В этом свете неудивительно, что Каджары (и в Гяндже, и в Тегеране) были предубеждены против сменивших их в Карабахе [40] Джеванширов, а Джеванширы это хорошо понимали.

Впрочем, вернёмся к политической ориентации азербайджанских ханов в начале XIX века. Явно пророссийски был настроен Мухаммед-Хасан-хан, правивший в Шеки. В 1795-1797 годах он был вынужден бежать от карательной экспедиции Ага Мохаммед-хана, а в 1805 г. добровольно перешёл в российское подданство. Ещё в 1795 г. с просьбой о покровительстве обратился в Россию талышский Мир Мустафахан, который объявил свои владения русским протекторатом практически сразу после начала русско-персидской войны. Лишь в 1809 г. Аббас-Мирза смог разгромить сопротивление талышского хана, отстаивавшего свою пророссийскую ориентацию. Таким образом, к началу XIX века в Азербайджане часть политической элиты ориентировалась на Иран, часть на Россию, часть – колебалась между двумя этими векторами.

Вопрос о причинах российско-персидской войны 1804–1813 годов до сих пор активно обсуждается историками, и, видимо, эти дебаты завершатся ещё не скоро. Так как для нас эти сюжеты носят в определённом смысле маргинальный характер, мы позволим себе описать основные суждения по этому вопросу очень кратко и, можно сказать, конспективно. Не подлежит сомнению, что изначально в Петербурге отнюдь не планировали крупномасштабного военного конфликта в Закавказье. Очевидно, что в начале XIX века, по мере обострения политической обстановки в Западной Европе, всё более ясной становилась неизбежность нового столкновения наполеоновской Франции с прочими европейскими державами, что, собственно, и случилось уже в 1805 г. В этой ситуации было бы весьма странно со стороны российского правительства планировать какие-то крупные военные операции в Закавказье в то время, как каждый штык потребовался бы на европейском театре военных действий. Косвенно спонтанность для России этой войны подтверждает и крайне малый наряд сил, выделенный российским командованием для действий на Кавказе. Напомним – в 1722 г. Пётр I привлёк для Каспийского похода только пехоты более 20 тыс. чел., а с учётом регулярной и иррегулярной кавалерии численность войск, участвовавших в походе можно смело удвоить (а некоторые исследователи полагают, что в 1722 г. Пётр двинул в Дагестан и вовсе стотысячную армию). Разумеется, в 1723 г. русские располагали уже куда меньшими силами, но надо учитывать, что в любом случае это были войска, выделенные специально для операций в Ширване и Гиляне, то есть воинские контингенты на Кубани, Тереке и других регионах Кавказа в это число не входили. Между тем в начале XIX века все российские войска по обе стороны Кавказского хребта были сведены в так называемый «Грузинский корпус», причём его суммарная численность на 1 мая 1805 г. насчитывала всего 9888 человек [41] . Очевидно, что если бы в Петербурге изначально планировали бы крупный завоевательный поход и полномасштабную войну против Персии, то и группировка войск на Кавказе была бы увеличена в два-три раза с тем, чтобы хотя бы приблизиться к численности войск, выделенных Петром I для Каспийского похода.

Достаточно часто выдвигается версия о некоем «британском следе» [42] в возникновении русско-персидской войны. Действительно, русско-английский спор из-за Мальты, начавшийся в 1799 г., вылился в 1801 г. в приказ императора Павла I начать так называемый «Индийский поход». Разумеется, в этом контексте попытка Лондона обеспечить России «второй фронт» в Закавказье для того, чтобы оттянуть русские войска от Среднеазиатского направления, представляется вполне осмысленной. Действительно, в январе 1801 г. (то есть ещё при жизни Павла I, убитого заговорщиками лишь в марте 1801 г.) был подписан англо-иранский договор, направленный как на интенсификацию торговли между двумя странами, так и на определённое политическое сближение Тегерана и Лондона [43] . Однако не следует забывать, что уже в 1801 г., после смерти Павла I, и без того не слишком активная деятельность по практическому воплощению в жизнь авантюрного замысла усопшего императора о вторжении в Индию через просторы Туркестана окончательно прекратилась. Более того, уже в 1805 г. Россия и Англия стали союзниками по III, а впоследствии – по IV антифранцузским коалициям, и в этом плане стремление Лондона принудительно раздувать пламя конфликта между Россией и Ираном вплоть до 1813 г. выглядит уже несколько нелогично – ведь теперь каждый русский батальон, направленный в Закавказье, становился в первую очередь батальоном, не направленным против Наполеона! Не вызывает сомнений тот факт, что Великобритания проводила в Иране политику, нацеленную прежде всего на защиту именно британских интересов, и за получение определённых торговых преференций Англия охотно снабжала Иран оружием и прочими военными материалам, сыгравшими немаловажную роль в продолжении русско-персидской войны. Но тем не менее следует признать, что как минимум в 1805–1807 гг. в Лондоне объективно не были заинтересованы в ослаблении России. Таким образом, версия о решающей роли «британского следа» именно в начале русско-персидской войны не выдерживает критики. Другое дело, что в 1808–1811 гг. британские эмиссары могли весьма активно способствовать продолжению войны.

Думается, что при анализе причин той войны нельзя недооценивать факторы, имеющие именно региональную природу, проистекающие из тенденций и трендов, характерных для восточного Закавказья тех лет. Во-первых, как уже говорилось выше, ряд азербайджанских ханств достаточно интенсивно пытался уйти под русское покровительство, рассматривая такой вариант как более предпочтительный по сравнению с подчинением Каджарам. При этом, с точки зрения Петербурга, юридический статус этих ханств был достаточно спорен – хотя в Тегеране их и считали иранскими вассалами, сами азербайджанские властители, если не все, то уж точно некоторые, позиционировали себя как независимых монархов. А во-вторых, следует учитывать ту самую «роль личности в истории», о которой столь пренебрежительно привыкла отзываться марксистская историография. Главноуправляющим в Грузии был назначен генерал от инфантерии П. Д. Цицианов. Он происходил из грузинского рода Цицишвили, представители которого переселились в Россию ещё в 1724 г. Последняя грузинская царица Мария Цицишвили приходилась пусть не близкой, но всё же родственницей генералу Цицианову. Между тем столица Восточно-Грузинского царства Тифлис и родовые деревни рода Цицишвили в ходе похода Ага-Мохаммеда Каджара против Грузии в 1797 г. были разграблены и сожжены [44] . Таким образом, поход российских войск под командованием Цицианова против Гянджи в 1803-1804 гг., завершившийся убийством Джавад-хана гянджийского и присоединением этого ханства к России, может, в том числе объясняться и мотивами родовой мести [45] . Как видим, определить единственную и главенствующую причину начала войны на данный момент не представляется возможным. Очевидно, что речь идёт о взаимодействии целого ряда факторов.

Итак, позволим себе очень кратко описать собственно ход военных действий. Ещё в марте 1803 г. отряд генерала В. С. Гулякова без боя занял Белоканы – административный центр Белоканского общества (джамаата), входившего в Джаро-Белоканский комплекс джамаатов [46] . В апреле того же года между российской администрацией и представителями Джаро-Белоканского сообщества был заключён договор («Клятвенное обещание поверенных вольных обществ Джарской провинции»), согласно которому джарцы обязывались послать в Тифлис заложников в знак своей преданности, платить дань шёлком в том размере, в котором джарцы платили эту дань ранее кахетинским царям, и расквартировать российские войска на своей территории [47] . Таким образом, Джаро-Белоканское сообщество стало первым регионом Азербайджана, процесс присоединения которого к России начался ещё весной 1803 г [48] . Правда, уже в январе 1804 г. белоканцы восстали, разбили российский отряд, а генерал Гуляков был убит [49] , однако процесс включения Джаро-Белоканского сообщества в состав России уже начался и остановить его было невозможно. 3 января 1804 г. отряд под командованием Цицианова взял Гянджу штурмом, после чего гянджинское ханство перестало существовать и было включено в состав России [50] . С этого момента полномасштабная война с Россией была для Тегерана фактически уже безальтернативна. Даже если абстрагироваться от того, что всё восточное Закавказье рассматривалось Каджарами как собственная сфера влияния, а все ханства региона числились вассалами персидского шаха, то нападение на Гянджу, где правила младшая ветвь династии Каджаров, уже само по себе требовало адекватной реакции. Поэтому 10 июня 1804 г. шах Фетх-Али объявил России войну. Однако летом 1804 г. практически все боевые действия между Россией и Ираном развернулись только и исключительно на территории Эриванского ханства. Это обстоятельство ещё раз подчёркивает, что изначально у российского командования не было планов какого-то широкого наступления в масштабах всего Закавказья – Цицианов пытался увеличить сферу своего (а значит – и российского) влияния, атакуя регионы, непосредственно примыкавшие к Восточной Грузии, присоединённой к России ещё в 1801 г.

А что же в это время происходило в Азербайджане? В конце 1804 г. карабахский хан Ибрагим-хан разгромил персидские войска в сражении при Дизаке [51] , после чего снова обратился к российским представителям с просьбой о вхождении в состав империи. Наконец 14 мая 1805 г. был подписан Кюрекчайский договор, согласно которому Карабахское ханство переходило под власть России. 21 мая аналогичный договор был подписан и с шекинским Селим-ханом. Конечно, велик соблазн счесть, что эти договоры были подписаны под дулами русских пушек. Такое объяснение позволяет просто и, на первый взгляд, непротиворечиво объяснить события тех лет обычным военным насилием – европейская держава, пользуясь полным и неоспоримым превосходством в силах, принудила маленькие азиатские княжества подписать кабальные договоры… Обычное дело, десятки таких эпизодов можно найти в истории практически любой колониальной империи XIX в. Однако, во-первых, в такую логику плохо укладываются многочисленные попытки азербайджанских ханов добиться российского протектората или подданства ещё в конце XVIII в., о которых говорилось выше. Эдак придётся признать, что Цицианов держал ханов на прицеле с 1783 года… А во-вторых, чтобы принудить шекинского и карабахского ханов подписать договор силой, эту силу требовалось всё же иметь. Напомним – карабахский Ибрагим-хан совсем недавно нанёс поражение персидской армии, то есть его запугать одними только грозными словами точно не получилось бы. Между тем, никаких существенных резервов в распоряжении Цицианова на тот момент не было, да и особенных военных успехов, которые он мог бы использовать в качестве козырей на переговорах, за ним не числилось. Внезапным ударом он смог взять Гянджу, но летняя компания 1804 г. закончилась по большому счёту ничем. Так и не взяв Эриван, русские войска отошли обратно в восточную Грузию. Летом 1805 г., пытаясь воспрепятствовать закреплению русских в Карабахе, Аббас-Мирза собрал многотысячное войско и, форсировав Аракс, занял крепость Аскеран. Для того чтобы остановить персидское вторжение, Цицианов двинул в Карабах свой единственный валентный резерв – отряд полковника Карягина в составе 493 человек при двух пушках. Мы не будем на этих страницах в очередной раз описывать эпическое противостояние отряда Карягина и армии Аббаса-Мирзы, но отметим, что лишь к середине июля Цицианов смог сосредоточить в Карабахе основные силы своих войск. Таким образом, чтобы принудить карабахского и шекинского ханов к чему-либо силой, в мае 1805 г. у Цицианова попросту не было возможности. Иначе придётся признать, что Ибрагим-хан, победивший персидское войско при Дизане, подписал Кюрекчайский договор, убоявшись отряда менее чем в полтысячи человек, подкреплённый аж двумя пушками.

Что же касается обстоятельств подписания договора ханом шекинским, то следует учитывать, что в феврале 1804 г. в шекинское ханство вторглись войска хана Шамахинского. Правивший в Шеки Махаммед Гасан хан был арестован и отправлен в Шемаху [52] , а правителем Шеки Мустафа-хан Шемахинский назначил своего наиба. В этом свете совершенно неудивительно, что Селим-хан, правивший Шекинским ханством, согласился на подписание договора с Россией в обмен на военную помощь со стороны войск Цицианова [53] .