И вот еще, виданное ли дело: извозчики забастовали! Что трамваи не вышли, понятно, - отключили ток, и вся недолга. Пристыли к проволоке. А лошадь, ее хлыстни, она и без овса побежит. И нате вам, не только лихачи, ни один извозчик ни за какие деньги никого не везет. Ну ясно, и в белокаменной что-то будет. Как начнут бить, стрелять, так и в лошадей попадут. А лошади-то нынче почем?

Любопытствуя, Андрейка шею отвертел. И вдруг привлек его своей неподвижностью человек. Он стоял ко всему безучастный, уткнув нос в поднятый меховой воротник поношенного пальто. Его толкали, задевали, хвосты передвигались, менялись местами, и непонятно было, в какой же очереди он стоит? Ба! Да это же учитель Фивейский! Бутылка, торчащая из кармана, подсказала Андрейке, что учитель пришел за молоком в магазин Чичкина.

А события становились все загадочней. Из Замоскворечья в центр потянулись люди. Вначале служащие, мелкие чиновники в пальтишках, подбитых ветром-пешеходом. Потом, обгоняя их, поехали на конях, на санях купцы, лавочники, лабазники в поддевках, в тулупах, в чуйках. А за ними помчались на рысаках, управляемых кучерами, важные господа в шубах.

Куда, зачем гонит их словно метелицей-поземкой?

А в очереди уже гудят:

– Ду-ма! Ду-ма! В Думу идут, едут!

А что им там нужно? Чего они тревожатся? Может быть, слетаются, как воронье на добычу, народным горем напиться? Цены на свои товары повысить? Потому и торговлю не открывают.

– А ну давай задерживай их! Спросим - чего от народа бегут?
– стали покрикивать солдатки, инвалиды войны, угрожая костылями, рабочие, жены да их дети.

– Да что случилось? Надо узнать. Надо в думу идти, - подумал вслух Фивейский. И зашагал.

А за ним и весь хвост потянулся, как за головой. А за первым хвостом и другие хвосты. А вот уже Андрейка с бабушкой, захваченные общим потоком, идут из Замоскворечья в центр.

Взошли на мост через Москву-реку, а поперек его солдатская цепь. Серые шинели, винтовки по-фронтовому с примкнутыми штыками.

– Братцы, родные! Мы же свои, пропустите! Оголодали совсем. Управы на богатеев-лавочников ищем!
– бросились к ним инвалиды войны.

– Почему не торгует молоком Чичкин?
– подошел к офицеру учитель Фивейский.
– Продавать детям молоко его патриотический долг!

– Проходите, проходите, - нехотя разрешил офицер, взглянув на учителя как на сумасшедшего.

Толпа уплотнилась между Манежем и решеткой Александровского сада. И здесь тоже были ряды солдат и блеск штыков. У Андрейки сердце забилось в предчувствии опасности. Он весь встрепенулся, когда мальчишки, набежавшие сверху по Большой Никитской улице, вдруг засвистели, заорали: "Тю, тю! Ряженые-переряженые!"

Оглядев придирчиво солдат, Андрейка увидел толстые морды, а под шинелями сапоги жандармского фасона. Тогда и он, заложив два пальца в рот, дал такой свист, что бабушка зажала уши.

Офицер погрозил ребятам.

Толпа повалила дальше, вдоль узорной ограды Александровского сада. Подхваченные общим потоком, бабушка и Андрейка уже не шли, а бежали.

Пронеслись мимо Исторического музея, мимо Иверской часовни, от которой пахнуло теплом и ладаном и на миг озарило колеблющимся светом свечей. Толпа подхватила, как поток в половодье, и молящихся, и нищих, и даже блаженного Тимоню, который всегда, и зимой и летом, стоял на ступенях часовни босиком.

Остановились запыхавшиеся люди только у крыльца Московской думы. Оглядевшись, увидели: экипажи, пролетки богачей с кучерами, важно возвышавшимися на козлах, заполняли площадь перед Думой.

На высокую снежную кучу взобрался босоногий Тимоня и крестился на решетчатые двери Думы, которые то и дело открывались, пропуская господ в шубах и отталкивая простой народ.

Вот подкатил на ревущем автомобиле Михельсон, и двери широко распахнулись перед ним, словно ждали.

Какие-то в чуйках и в поддевках бросились было за ним, но остались с носом перед дверьми. И с досады заколотили в них кулаками, закричали:

– Требуем разъяснения!

– Почему Чичкин закрыл молочные магазины?
– присоединил свой тонкий голос учитель Фивейский.

– Вот вам разъяснят казачки нагайками, - щелкнул кнутом кучер городского головы Челнокова.

– Вон и березовую кашу везут для бунтовщиков!
– заржали кучера с высоких козел.

Андрейка оглянулся и увидел воз березовых веников, а наверху Фильку. Он восседал на вениках важно, как на троне, пылая своей рыжиной.

– Ты куда это, Филь, в баню?
– закричал Андрейка.

– Тетке везем.

– Зачем ей столько?

– Поедем, узнаешь!

Почуяв, что здесь попахивает чем-то очень любопытным, Андрейка вскочил на воз и вместе с приятелем въехал на Красную площадь.

Проезжая мимо Исторического музея, Андрейка увидел жандармов на лошадях. Кони копытами перебирают, оружие на жандармах погромыхивает. А сами они как истуканы - повязались башлыками и шеи не воротят.

"Что за диво! Смотр, что ли, какой?
– думал Андрейка.
– А мы с Филькой вроде парад принимаем..."