К середине 1960-х годов марксисты уже вовсю разрабатывали новые объяснения того, каким образом Маркс осмыслил бы новейший этап социального развития; при этом полемике с гегелевской метафизикой и этическим гуманизмом суждено было вскоре остаться позади. Теперь в фокусе была интеллектуальная и политическая борьба с империализмом – тема, которая идеально соответствовала задачам противодействия союзу Европы с Америкой в «холодной войне». Крестовый поход против американизма отвечал как теоретическим, так и чисто практическим потребностям: он объяснял, почему капитализм продолжает процветать, несмотря на то что по теории он может порождать только экономическое рабство. Привязка «позднего капитализма» к империалистической экспансии не была сюжетом, специфическим для послевоенного времени. Среди первых представителей этой теории были Ленин и Рудольф Гильфердинг, а во время Первой мировой войны, да и до нее революционные марксисты приписывали истоки европейского конфликта неистовому соперничеству между капиталистическими государствами за источники сырья и рынки сбыта [80] . Как бы то ни было, в распоряжении послевоенных коммунистических партий была подробно разработанная теория последней стадии капитализма. Сосредоточенная на эксплуатации населения стран «третьего мира», она давала коммунистическим теоретикам и политикам возможность объяснить отсутствие благоприятных условий для социалистического восстания в своих странах. К тому же, бросая зловещий свет на реальные или воображаемые преступления колонизаторов, она помогала отвлечь внимание от зверств коммунистических режимов.

Уже к концу Второй мировой войны в среде европейских интеллектуалов получила хождение идея, что США являются центром мировой капиталистической империи. Обратите внимание на пространное письмо (от 26 октября 1948 года) левого католика Эммануэля Мунье своему американскому корреспонденту Констанс Хизлоп, которая посетовала на антиамериканизм его журналистских публикаций: «Прежде всего мой гнев направлен не против американского народа, а только против американских капиталистов и американских империалистов. У нас [французов] есть сильное чувство, что вы колонизировали нас, как негров и, кстати говоря, как русские болгар. Мы почти не сопротивляемся, потому что в нынешних обстоятельствах понятно, что мы ничего не можем поделать без вас: без ваших кредитов, без вашей техники, – это элементарный человеческий рефлекс. Мы бедны, мы страдаем от последствий войны, мы обладаем дурным характером, мы стенаем, как нищие, мы полны недостатков – но при этом мы страна людей, а не рынок, надежный или сомнительный, прибыльный или убыточный. Затопляющий нас поток ваших бесчисленных «дайджестов» – сжатых, проваренных и предварительно переваренных текстов – представляется варварством, по крайней мере нам, старым народам, привыкшим размышлять и до всего доходить своим умом; более того, это механизм массовой пропаганды, который заставляет вспомнить и о других проблемах. О русских, да, о русских. Но русские далеко от нас, а мы, поймите, пожалуйста, окружены в наших книжных лавках тоннами американских статей, американских идей и американской пропаганды. При этом директора нашего совета, прежде чем принять серьезное решение, должны следовать инструкциям американского посольства, и американская тень накрывает нас так же, как русская накрыла другие части Европы. И если прежде это была тень Рузвельта, то теперь это тень бомбы и банка» [81] .

Вернуться к этим обидам нужно, чтобы понять другие тревоги далекого 1948 года, о котором повествует Мунье, – например, потребность рабочих в движении, которое не отвергало бы марксизм, а просто «преодолевало бы его», инкорпорировав религиозные идеи (что и положило начало диалогу между католиками и марксистами), или стремление сформировать французское коммунистическое правительство, которое не игнорировало бы неприглядные стороны сталинизма [82] . Мунье, как и многих левых европейцев на континенте (а также существенную часть традиционных правых), заботил главным образом вопрос о том, как избавить Европу от американского влияния и культуры. В основе этого антиамериканизма было культурно-эстетическое отталкивание, которое в послевоенный период стало приобретать черты, связанные с моралью, а также все в большей степени с теоретической системой марксизма.

Можно проследить последовательные фазы эволюции идеи империализма как развитого капитализма под американским флагом. Прежде всего по мере развития критики американского империализма европейские левые пришли к отказу от европоцентризма и встали на сторону «третьего мира» как главной жертвы американской капиталистической эксплуатации. Хотя эту смену перспектив можно объяснить восторгами марксистов в 1960-х и 1970-х годах по поводу социалистических революций на Кубе, в Китае и Африке, возможно, здесь сыграли роль еще два фактора. Западная Европа была слишком зажиточна, чтобы обходиться с ней, словно с нищенкой, которую описывал Мунье в 1948 году: повышение медианной заработной платы и возросший уровень потребления вели к далеким от марксизма экономическим выводам. Кроме того, на ХХ съезде КПСС в Москве в феврале 1956 года первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев предал гласности некоторые преступления периода «культа личности». Le Monde

Конец ознакомительного фрагмента.