Как продемонстрировал экономист Амартия Сен, после получения независимости Индии удалось избежать массового голода только благодаря демократии. Когда случался неурожай и острая нехватка продовольствия, давление избирателей и средств массовой информации заставляло государство позаботиться о быстром распределении экстренной помощи. Последний раз страна пережила массовый голод в начале 1940-х годов, еще при британцах, когда в Индии еще не было демократии, и в тот раз от голода умерли миллионы людей. Отсутствие случаев голода в Индии после обретения независимости резко контрастирует с событиями в Китае: в результате инициированной Мао Цзедуном политики «большого скачка» в конце 1950-х годов от голода умерло до 30 млн человек. Но в защите своих бедняков от таких бедствий, как неграмотность, туберкулез и плохое питание, индийская демократия оказалась гораздо менее эффективной по сравнению с китайским авторитаризмом. Одна из основных функций индийского государства, записанная в Конституции 1950 г., состоит в ликвидации голода и предоставлении всем доступа к чистой питьевой воде. В последние 20–30 лет неспособность Дели выполнить эту задачу стала выглядеть менее вопиющей. Повышение темпов экономического роста сопровождалось постепенным уменьшением бедности: доля индийцев, живущих за чертой бедности, снизилась с более чем 40 % в 1980-х годах до чуть менее 26 % в 2001 г. Но в абсолютных цифрах это выглядит так: в 2006 г. почти 300 млн индийцев не знали, когда и как они смогут поесть в следующий раз. Недоступность чистой питьевой воды является причиной очень высокой детской смертности: из-за желудочно-кишечных инфекций ежегодно умирает почти 1 млн маленьких индийцев.

Эти провалы экономической политики не связаны с недостатком ресурсов. Такие беднейшие страны, как Бангладеш и Ботсвана, превосходят Индию по индексам развития человеческого потенциала [62] . Правительству страны хватает финансовых ресурсов не только для создания и поддержания ядерного арсенала, но и для соперничества с Китаем в лунной гонке – обе страны надеются послать на Луну автоматические аппараты к 2010 г.

При этом правительство Индии не может обеспечить множеству бедняков таких насущных вещей, как общественные туалеты в городских трущобах, мел для учителей начальных школ в деревнях или одноразовые шприцы для врачей сельских медицинских пунктов. В свете растущей угрозы пандемии СПИДа в Индии, о которой мы поговорим подробнее в последней главе, особенную тревогу вызывает низкое качество сельской медицины. Индия расходует на первичную медико-санитарную помощь меньшую долю ВВП, чем почти любая другая развивающаяся страна [63] .

Главный среди разнообразных провалов индийского государства – это система продовольственных пособий лицам, живущим за чертой бедности. Как и предсказывал Сен, правительство очень эффективно распределяет продовольствие, когда есть угроза массового голода. Но при этом, по критериям ООН, в Индии 47 % детей в возрасте до пяти лет «хронически недоедают» [64] . Чаще всего результатом недоедания в детстве становится пожизненная отсталость в физическом и умственном развитии, а ведь большинство недоедающих детей – девочки. Став взрослыми, они передадут множество пороков развития своим детям.

Как же получается, что государство, умеющее столь доблестно решать самые сложные технологические задачи, терпит неудачу в решении базовых проблем? К ответу можно приблизиться, присмотревшись к работе индийской системы распределения продовольственной помощи. Дело не в недостатке продовольствия. С момента получения независимости производство зерна в Индии выросло в четыре раза, тогда как численность населения только утроилась. Правительство Индии обладает немалыми запасами продовольственных ресурсов. Например, в 2003 г. на государственных элеваторах хранилось более 60 млн тонн зерна, чего достаточно, чтобы выделить по тонне зерна каждой семье, живущей за чертой бедности. Тогда это составляло более пятой части всех зерновых запасов мира. И не в финансовых ресурсах дело. Индия тратит на оборону почти столько же, сколько на все программы борьбы с бедностью, вместе взятые. К сожалению, ответ, скорее всего, следует искать в менталитете индийских чиновников и в невозможности для большей части населения транслировать посредством избирательной урны свое недовольство бюрократией в подлинную реформу системы. Это сложная проблема. Но способность Индии решить ее окажет серьезное влияние – положительное или отрицательное – и за пределами ее национальных границ.

Одним из самых болезненных переживаний в моей жизни было посещение в Дели трущобного района Сандер Нагри, что по иронии означает в переводе «красивый город». В Сандер Нагри, расположенном всего в нескольких милях от действительно красивых и основательных домов столичного Дели, построенного в 1920-е годы по проекту британского архитектора Эдвина Лаченса, обитают десятки тысяч людей, живущих в условиях, казалось бы, давно канувших в Лету. Меня сопровождал член группы Паривартан, что означает «обновление», которая досаждает чиновникам индийской столицы не меньше, чем группа Аруны Рой – бюрократам Раджастана. Меня привезли познакомиться с группой местных женщин в небольшой зал, выходящий на одну из узких, но веселенько украшенных боковых улочек этого трущобного района. На одной из стен зала висела большая надпись на хинди: молчание – смерть.

Каждая из собравшихся там женщин пережила немыслимые ужасы. Одна пришла в полицию, чтобы зафиксировать факт изнасилования. Ее затащили в камеру и изнасиловали те, к кому она пришла за помощью. У другой погиб ребенок – он играл на улице, свалился в дренажную канаву и захлебнулся в нечистотах. Местный член городского законодательного собрания Дели обещал провести расследование, но после этого она о нем больше не слышала. Третья – вдова, которая несколько лет пыталась получить свидетельство о смерти мужа, что позволило бы ей получать небольшую пенсию, но так и не добилась успеха, так как у нее не было денег на взятку. Все это отдельные ужасные случаи. И я не хочу создать впечатления, что жизнь индийских бедняков вся состоит только из непрерывных мучений. Как и многих других приезжих, меня всегда поражает нередкий в индийских трущобах дух общности и веселья. И покоряет щедрость их обитателей к чужакам и друг к другу.

Многие женщины, с которыми я говорил, и индийцы-бедняки, которых я встречал в деревнях и городских трущобах, не могли реализовать свое право на получение субсидируемых продуктов питания. Административный аппарат в Индии бывает нерадивым и безответственным. И армия правительственных статистиков, а также независимые исследователи убедительно доказывают, что вина лежит именно на государственном аппарате [65] . Все документы с небольшими вариациями неизменно указывают на то, что государственное зерно не доходит до тех, кому оно предназначено. Размах воровства разнится от штата к штату, но в лучших из них, таких как Керала или Тамилнад, до бедняков доходит не более 80 % субсидируемого продовольствия. Для сравнения, во втором по уровню бедности штате Бехар на севере страны с населением 75 млн человек разворовывается более 80 % продовольственной помощи. В среднем по Индии расхищается от четверти до половины продовольствия. Факты свидетельствуют, что воровство стало рутинным обычаем на всех уровнях государственного аппарата.

Одна из женщин в Сандер Нагри рассказала о том, как она пыталась, но долго не могла получить карту BPL (below poverty line — «за чертой бедности») на получение субсидируемых зерна, керосина и сахара, положенных ей и ее семье. При этом правительственные доклады показывают, что до 40 % тех, кто имеет карты BPL, отнюдь не бедны. Они достали эти карты за взятку. Таким образом, от четверти до половины субсидируемых продуктов питания в Индии расхищается, а почти половина оставшегося уходит не по назначению – мошенникам. «Они даже не давали мне бланк заявления, пока не получили от меня взятку, – рассказала женщина, перебравшаяся в Дели из штата Бехар. – А когда я им заплатила, они дали мне бланк на английском, которого я не знаю. Так что мне пришлось еще заплатить какому-то человеку на улице, чтобы он заполнил для меня заявление». Получив, наконец, заветную карту, женщина отправилась в местную лавку «Справедливая цена». Оказалось, что та почти всегда закрыта. А когда открыта, там нет ничего, кроме заплесневелой пшеницы. Она показала мне мешочек с этим зерном, кишащим насекомыми. Понятно, что лавочник продал хорошее государственное зерно на черном рынке. Но ведь он не смог бы провернуть это без помощи целой сети продажных государственных чиновников.