Но спустя годы Аполлинарий Матвеевич вышел из своего затвора, стал чаще появляться на людях, бывать в гостях и даже приглашать к себе. Над ним продолжали посмеиваться, потому что он иногда высказывал очень странные мысли, но его же и любили, чему причиной была отзывчивость Аполлинария Матвеевича, помогавшего всем, кому только требовалась его помощь. Незнавшие Аполлинария Матвеевича искали знакомства с ним, а знавшие понимали, что решительно его не знают. И Аполлинарий Матвеевич слыл человеком добрейшим, хотя и странным. Главной же странностью его было сочетание убеждённого человеконенавистничества с подлинным добросердечием. Человечество вообще Аполлинарий Матвеевич ненавидел страстно, с отдельными его представителями держался грубо и неприязненно. Зато всякий, попавший в беду, мог рассчитывать прежде всего на Аполлинария Матвеевича. Кто-то из его родственников обронил, что вся странность чудного старика в том и состоит, что он ненавидит несовершенство рода человеческого. Но окружающие сочли это замечание шуткой и опять только весело посмеялись.

Упавшую в обморок Ольгу Аполлинарий Матвеевич пожалел, как пожалел бы на её месте кого угодно. На другой день он действительно пригласил к ней доктора, который очень серьёзно объявил, что страшного ничего нет, а нужен только покой, да ещё разве хорошее питание.

– Но питание потом. Сначала – отдых… – пояснил доктор Мёбиус и ушёл, пообещав зайти назавтра.

А назавтра Ольга уже пришла в себя. Правда, была она так слаба, что не имела сил подняться. К тому же она никак не могла сообразить, где находится. С большим трудом снова и снова она припоминала всё, что происходило с ней за последние несколько дней. Но указания на своё местоположение не находила. Она помнила, как ехала куда-то с Зайцевским и его родственником. Помнила даже, как Зайцевский поправлял шляпу в пролётке и как-то смущённо кашлял. Но куда и зачем они ехали – этого она не помнила. Потом в памяти всплывали фарфоровые собачки. Но что это были за собачки?.. Быть может, ещё в пролётке сознание стало покидать её воспалённую голову, потому что с этого времени память уже не служила ей.

Не в силах припомнить, Ольга пыталась угадать и, лёжа в постели, рассматривала своё новое пристанище. При этом нужно отметить, что пристанище ей нравилось. Это была совсем небольшая комната, затянутая светлыми, цвета слоновой кости, обоями с прорисованными по контуру золотыми цветами. Окно прикрывали лёгкие светлые занавески. Вдоль стены напротив окна стоял диван, на котором постелили Ольге. Бельё было накрахмалено и пахло хорошим мылом. В ногах у Ольги, в двух шагах от кровати, помещалась дверь, так что входящий неизбежно оказывался весь перед Ольгой. Ещё в комнате был небольшой шкаф с книгами, были бюро и кресло. А над диваном висела картина, изображавшая розовый куст. И Ольга находила удовольствие разглядывать этот куст и раз за разом пересчитывать цветы на нём – всего было одиннадцать ярко-розовых цветов и пять бутонов. На шкафу стояли небольшие часы в ореховом корпусе и тихо, словно шепча, отмеряли время. Придя в себя, Ольга подумала, огляделась, пересчитала розы, послушала часы и уснула.

В следующий раз Ольга проснулась вечером. В комнате были сумерки, и в тусклом сером свете Ольга увидела какого-то старика, расположившегося в кресле и разглядывавшего её. Старик был маленьким, сморщенным, с редкими белыми волосами. В другой раз Ольга обязательно испугалась бы, но сейчас у неё не было сил и она только устало смотрела на неведомого гостя.

Заметив, что Ольга проснулась, старик зашевелился, словно подбирая удобное положение и вдруг сказал:

– Ну-с?

Но Ольга молчала и безучастно смотрела на старика.

– Ну что ж, – сказал старик. – Подождём…

После чего соскочил с кресла и довольно проворно покинул комнату. Тут же вместо старика вошла женщина с полными малиновыми щеками. На женщине был белый передник, в руках она держала большой поднос, а на подносе стояли две дымящиеся чашки. В одной чашке оказался бульон, в другой – чай.

Со словами «покушайте, барышня, покушайте» женщина уселась рядом с Ольгой на неизвестно откуда взявшуюся маленькую скамеечку и поднесла к губам Ольги чашку с бульоном. Но Ольга, чуть приподнявшись, съела только три ложки, после чего, упав на подушки в изнеможении, тут же уснула.

Так продолжалось три дня. Ольга спала, по временам просыпалась, пила бульон, снова спала. Иногда она видела, что старик молча сидит в кресле, и уже не боялась его. А спустя три дня Ольга проснулась утром и впервые за всё время пребывания в комнате с нарисованным розовым кустом обратила внимание, что одета в длинную белую рубашку, что эта рубашка чужая и что ничего из собственных Ольгиных вещей в комнате нет. Она приподняла подушку, уселась поудобнее и принялась ждать чего-то. Долго ждать не пришлось: дверь приотворилась и в комнате показалась голова. Эта была та самая женщина с малиновыми щеками, приносившая Ольге бульон. Увидев, что Ольга сидит, голова заморгала и быстро заговорила:

– Ах ты, Господи!.. Сидит!.. Ну сейчас, сейчас…

Голова исчезла. А вскоре дверь распахнулась, и уже не одна голова, а вся целиком женщина в белом переднике появилась в комнате, неся перед собой большой поднос с чашками.

Под охи и ахи женщины, которую звали Татьяной, Ольга съела целую чашку бульона и выпила чаю. Когда Татьяна с подносом ушла, Ольга, откинувшись на подушки и прислушиваясь с удовольствием к своему телу, которое словно оживало или оттаивало после нескольких дней оцепенения, снова принялась ждать чего-то. И снова ожидание оказалось непродолжительным. Послышался короткий стук, и в комнату вошёл уже знакомый Ольге старик. Оглядев больную, он довольно хмыкнул, уселся в кресло и молча уставился на свою vis-a-vis. Ольга, подтянувшая одеяло к подбородку, тоже молча смотрела на старика.

– Ну-с? – наконец спросил старик.

Ольга слабо прокашлялась.

– Я вижу, вам несколько лучше. Не так ли?..

– Да, благодарю вас… лучше… – ответила Ольга и подивилась тому, как слабо звучит её голос.

– Знаете ли вы, кто я? – спросил старик.

Ольга покачала головой.

– А помните ли вы, по крайней мере, как попали сюда?

Ольга закашлялась.

– Мы ехали… – сказала она. – Да… кажется, я приехала с Иваном Степановичем… Но я не помню точно… Простите…