«Философски образованный человек, – писал Менделеев, – никогда себе не позволит подвергать столь резкому осуждению еще не произведенные открытия, тем более что идеи Филиппова (кстати сказать, насколько мне известно, изучавшего химию в Гейдельбергском университете) вполне могут выдержать научную критику. В них нет ничего фантастического: волна взрыва доступна передаче, как волна света и звука».

Примерно в это же время в кафе «Доминик» на Невском проспекте двое господ пробовали лучшее мороженное в Санкт-Петербурге.

– Настоящее крем-брюле! – сказал молодой мужчина, одетый неброско, публицист и сотрудник «Научного обозрения» Финн-Енотаевский, по виду из тех, кто запросто способен прихватить из гостей серебряный подстаканник или там положим ложку на память о хлебосольных хозяевах.

– Попробуйте лучше вон то, персиковое, Александр Юльевич, – ненавязчиво предложил своему спутнику сидящий напротив за столом пожилой господин в заграничной темной шерстяной тройке, подернутой красной нитью. – Не менее изысканный вкус.

Изрядно обрусевший немецкий натуралист Штерн потчевал своего нового приятеля, украдкой поглядывая на свои часы из жилетного кармана.

За большим, широким окном заведения по главному проспекту столицы в обе стороны шло оживленное движение. Степенно следовали запряженные четверкой лошадей экипажи. Проворно обгоняли их пролетки и быстроходные ландо. Иногда неторопливо проезжала конка.

– Вы принесли мне обещанное? – поинтересовался он у молодого мужчины.

– Конечно, Яков Карлович, – подтвердил Финн-Енотаевский с набитым ртом и сразу спросил. – Деньги при вас?

– Покажите сначала рукопись.

Публицист подал Штерну толстую картонную папку с завязками. Раскрыв ее, Яков Карлович долго перекладывал машинописные листы с местами вписанными от руки чернилами химическими формулами и уравнениями, отдельные листы ватмана с конструкционными схемами аппарата.

Александр Юльевич нетерпеливо открыл под столом протянутый наконец ему немецким натуралистом саквояж. Внутри оказались перетянутые бечевой пачки казначейских билетов.

– Позвольте, дайте хотя бы половину банкнотами или червонцами! – толком не прожевав, возмутился молодой человек.

– Полно, голубчик, я и так пошел вам навстречу. Ввергли меня в большие расходы, еще неизвестно, купят ли у меня папку. Да и не стоит она столько, переплатил я по доброте душевной, – возразил Яков Карлович и спросил так безмятежно. – А что, вдова то Филиппова не хватится трудов покойного? Вы ведь на время папку взяли или как?

– Скажу, со страху сжег рукопись, с перепугу даже. Там ведь сейчас допрос по всей форме охранное отделение учиняет, не полиция, нет-с. Говорят, покойный с бомбистами, душегубами царскими дружбу водил, просвещал их химией, – в рассуждениях наскоро закончив пересчет наличности сразу повеселел Финн-Енотаевский11. – А вон как обнаружат чины сей труд у вдовы, что скажут потом?

– Получите за хлопоты, милейший, – окликнул прислугу Яков Карлович, рассчитавшись и дав хорошие чаевые.

После встречи с сотрудником «Научного обозрения» Штерн проследовал на Михайловскую улицу в сторону площади Исскуств, где зашел к приказчику сделать на гектографе12 копию рукописи, Затем в доходном доме Рогова он посетил остановившегося там проездом представителя американского банка «J. P. Morgan & Co.», уезжавшего вечерним поездом в Ригу и далее пароходом в Нью-Йорк, передав тому папку с работами Филиппова.

Впоследствии среди петербуржцев стала ходить еще одна версия смерти Филиппова, согласно которой убивцем самобытного изобретателя с пацифистским уклоном был некий полусумасшедший Яков Грилюк, студент-естественник Петербургского университета. Уговорить Грилюка охранке при помощи небольшой толики денег не составило большого труда, тем более что означенный субъект не вполне адекватно воспринимал окружавшую его действительность. Арестованный позже охранкой, он к тому же был неизлечимо болен открытой формой туберкулеза, от чего и помер вскорости в тюремном лазарете.

Спустя два года начальник охранного отделения Санкт-Петербурга полковник Кременецкий был вынужден освободить должность в связи с убийством в 1905 году дяди царя Николая II, великого князя Сергея Александровича, разорванного на куски бомбой революционера Каляева, и ввиду ставших известными подлогов Кременецкого по организации последним фальшивых типографий социалистов с последующим их раскрытием.

* * *

Российская империя

Санкт-Петербург