– Эти джентльмены – из отдела ФБР по спецрасследованиям. Можете ли вы нам объяснить причины своих действий?

– Каких действий, мистер Макларри? Я не понимаю.

– Мистер Джексон, вы хорошо себя чувствуете?

– Нормально, только голова болит очень, но сейчас уже проходит…

– Мистер Джексон, вы можете сказать, что вы делали последние полтора часа?

– А сейчас сколько времени?

– Сейчас одиннадцать тридцать семь.

Темнокожий охранник задумался:

– Ровно в девять я заступил на свой пост. Помните, мистер Макларри, мы ещё поприветствовали друг друга…

– Дальше, что было дальше?

– Обычная процедура сдачи-приёма смены с напарником, визуальный осмотр. Эти вечные туристы за забором да манифестанты с плакатом, потом… потом…

– Мистер Джексон, манифестанты были вчера, и то ближе к вечеру. Постарайтесь вспомнить, что было сегодня.

– Как вчера? Манифестанты были сегодня! Простите, сэр, но я никогда на память не жаловался.

– Ну хорошо, потом что?

– Потом… – Джексон долго молчал, вспоминая. – Потом я открыл глаза и увидел всех вас. Я что, потерял сознание на жаре?

Он снова поводил сильными руками, стиснутыми стальными браслетами. Дальнейший допрос стал проводить седовласый джентльмен в золотых очках, которого ни Джексон, ни Макларри раньше не видели.

– Значит, ровно в девять вы заступили на смену?

– Верно.

– Приём-сдача смены и прочие формальности – это примерно двадцать минут?

– Да, примерно так.

– Затем вы с напарником обсуждали вчерашний матч – вчера ведь был матч?

– Да, точно. Как вы узнали? Наши «Буйволам» накостыляли! Там ещё…

– Хорошо, с футболом понятно. Вернёмся к работе. Что происходило дальше?

– Дальше… Эти… как их… манифестанты. Подошёл мистер Макларри и попросил меня выйти на улицу к ротонде, чтобы пресечь возможное хулиганство или провокации.

Макларри вмешался:

– Ричи, это было вчера.

Джентльмен в очках дал знак ему помолчать.

– Мистер Джексон, что вы сделали дальше?

– Что сделал… я обычно всегда выполняю указания начальства, особенно на такой работе, как наша.

– Поточнее, мистер Джексон.

– Я вышел на крыльцо ротонды перед лужайкой и встал за колонной, чтобы наблюдать за манифестантами.

– Колонна круглая – с какой стороны колонны вы остановились? Вспоминайте, мистер Джексон, вы утверждали, что не жалуетесь на память.

– Ммм… справа.

– Почему?

– Потому что там тень – наблюдать удобнее, солнце не слепит. Мистер… не знаю, как к вам обращаться… почему я арестован, и в чём меня, в конце концов, обвиняют?

– Вы точно уверены, что справа?

– Так же, как то, что вы сейчас стоите передо мной.

Седовласый вздохнул.

– Понимаете, мистер Джексон, то, о чём вы сейчас сказали, происходило, по вашим словам, утром – от девяти до десяти утра, верно?

– Да.

– Дело в том, что солнце в это время суток даёт тень с другой стороны, и чтобы укрыться в тени, вы должны были занять позицию не справа от колонны, а слева. Я не хочу уличать вас в неточностях, просто мистер Макларри прав: манифестанты были вчера и указание наблюдать за ними он давал тоже вчера… Доктор! – вдруг всполошился седовласый.

С арестованным случилось странное: голова его упала набок, правый глаз смотрел со смертельным ужасом, а левый бессмысленно потух, и зрачок его скатился куда-то в сторону, под веко. Открытый левый уголок рта безжизненно опустился, и из него тотчас потекла длинной тягучей каплей слюна. Арестованный пытался что-то сказать, но изо рта выходили только нечленораздельные мычащие звуки.

Всем стало не по себе. Подскочил доктор. Бегло осмотрев бывшего охранника, только и сказал, разведя руками:

– Похоже на паралич – обычно такое бывает при обширном инсульте…

А седой следователь в золотых очках разочарованно вздохнул и, обойдя вокруг стула с арестованным, медленно констатировал:

– Опять не успели. Ну что ж, засекаем время.

И вдруг чем-то заинтересовался:

– Мистер Макларри, насколько я знаю, на работу по охране первых лиц не берут людей с татуировками?

– Нет, мистер… э-э-э....

– Это не важно. Продолжайте.

– Пирсинг и татуировки строго запрещены контрактом.