— Не красавица, — вынуждена была признать я, — но и не совсем уж безнадежна.

С такими жизнеутверждающими мыслями я и добралась до кровати, а потом быстро и крепко уснула, не почувствовав даже, как раздраженными тычками Улиса отвоевывала честно мною нагретое место у стены, сдвигая меня к краю кровати. Я вознамерилась проспать до самого утра, а потом еще чуть-чуть сверх положенного… а может, и не чуть-чуть.

Но, как это уже повелось в моей непростой жизни, все оптимистичные планы разбились об одного Высшего.

Меня разбудило какое-то копошение, хриплые вздохи, скрип половиц — растревоженный дом выказывал свое недовольство столь дерзким появлением в его стенах незваного гостя. В небольшой комнатке витали едва уловимые запахи дыма и почему-то дождя, повеяло сырой прохладой. Барон вновь явился совершенно в неподходящее время.

В бессильной злости борясь со сном, я пыталась одновременно открыть глаза и понять: зачем вообще о нем беспокоилась? Еще вызывать хотела, кровь свою готова была жертвовать. Ну не дура ли?

Барон сидел на полу у кровати, откинув голову на перину, немного промочив подол моей сорочки и простыню. Среди ночи мне, как всегда, стало жарко, и одеяло я откинула, чем спасла нежный гусиный пух от встречи с водой.

— Вы мокрый, — просипела я, с трудом сглотнув ком в горле.

— Попал под дождь, — негромко пояснил он, не поворачивая головы. Как смотрел в темный угол, так и продолжил смотреть, будто бы там было что-то интересное.

Я не слышала шума дождя, но на всякий случай поднялась на локтях — Улиса позади недовольно завозилась и пробормотала что-то гневное в подушку — и глянула в окно (ведьма, следуя каким-то своим ведьмовским традициям, никогда не зашторивала его на ночь): на чистом небе ярко сияла однобокая растущая луна, и звезды задорно перемигивались между собой, ничуть не скрытые тучами.

— Дождя нет.

— Здесь нет, — согласился Барон. Неторопливо, будто бы даже неохотно, он перевел взгляд на меня и сухо заметил: — Ты бледная.

— Вы тоже, — отозвалась я, но он меня будто бы не услышал.

— И совершенно бессильная.

Сердце сжалось и пропустило удар — лишь бы наказывать не взялся…

Кашлянув, я спросила:

— Чаю хотите? — ничего другого просто не придумала. Я не была виновата в своем бессилии, я ничего не делала, чтобы так получилось, но и оправдания придумать не могла.

Понимание того, что я действительно должна оправдываться за свою усталость, несколько ужасала.

Барон прищурился, но после недолгих раздумий кивнул. Поднялся на ноги и, прежде чем покинуть комнату, велел мне:

— Оденься. — Я была удостоена еще одного взгляда и хмурого: — Теплее. Здесь холодно.

Я не стала говорить ему, что температура понизилась из-за незаконного проникновения подозрительной и крайне опасной личности — так уж работало защитное плетение, — и ответственно подошла к требованию Барона: отыскала на самой дальней полке вязаные шерстяные носки — мою первую, мучительную и единственную попытку освоить рукоделие. Они были большие, страшные, но теплые и, вопреки своему жуткому внешнему виду, мягкие. После недолгих раздумий на плечи набросила серый шерстяной платок, укрыв им просторную и длинную белую сорочку. И побрела на кухню, утепленная просто на пределе своих возможностей.

Барон уже сидел за столом, был совершенно сухим, и дымом от него больше не пахло. Камзол висел на спинке стула, жилет был расстегнут, а рукава рубашки подвернуты. Выглядел он непривычно и оттого тревожно.

— Что-то произошло?

— Что-то всегда происходит, — пожал плечами он.

— Но мучает-то не всегда, — проворчала я.

Барон повел плечом — исчерпывающий ответ на мое замечание.

Ставила чайник я в задумчивой тишине, под странным взглядом Высшего.

Терпеть это получилось недолго.

— Случилось что-то плохое, да? — спросила у него, медленно опустившись на стул, для надежности опираясь на край стола: сил во мне было чуть, и ноги предостерегающе дрожали, обещая подогнуться в любой момент. Засевший в груди кашель давал о себе знать изматывающим зудом где-то внутри, за ребрами, но мне пока удавалось его подавлять.

Несколько секунд Барон просто недоверчиво смотрел.

— Тебе действительно интересно?

Я пожала плечами.

— Если хотите, я выслушаю. Людям после такого вроде бы становится легче, может и вам…

— Тебе стало? — спросил он пытливо, небрежно обрубив мою мысль.

— Что?

— Тебе стало легче, когда ты рассказала мне о своем горе?

— А у вас горе? — опешила я.

Ответа на его вопрос у меня не было. Я слишком плохо понимала свои чувства. Боялась в них разбираться и просто сваливала все в кучу, выживая как-то среди тесных сплетений страхов, робкой радости, ночных кошмаров и гордости, и еще многих и многих других своих ощущений, не каждому из которых могла бы даже дать имя.