Николай Дмитриевич потрогал книгу, двинул ее с края на середину и обратно, взялся за кружку и осушил половину.

— Посчитали мы с Иваном Симоновичем, — продолжал младший. — За все годы Товарищества дано нами казне до полутора тысяч пудов золота! По сто пудов в год! Что мне вам-то доказывать: золотым питанием держится вся наша обширная торговля, золотом оправдываем все расходы, золотом оплачиваем кредиты. Мы с моим дельным хватом-помощником строго по книгам установили, что за эти же годы через наши руки в оборотах прошло более четырехсот миллионов рублей. Найдется ли фирма по всей Сибири, равная нам по обороту капиталов и размаху деятельности!

Николай Дмитриевич поднял голову от книги, которая неприметно для него самого вновь оказалась в его руках, и поглядел на брата.

— Я к тому, что нам никак невозможно сбавить ход, нельзя остановить так хорошо отлаженную машину! Ежли на полном скаку осадить лошадь, то недолго из седла вылететь!

Николай Дмитриевич, поморщившись, положил книгу на край оттоманки, уселся удобнее, сцепив на столе сильно припухшие пальцы обеих рук, — ломота дошла и до них.

— Вы чрезвычайно возбуждены, дорогой друг, — сказал он своим ровным несильным голосом. — Успокойтесь и расскажите о всех новых обстоятельствах наших. Возникли, представляется мне, и другие неприятности.

— Да-да, Николай Дмитриевич, возникли, и значительные. Хотя бы это происшествие с дураком немцем?

— О ком вы? — не понял старший, приподняв густые белые брови. — И о чем?

— Да об «Августине», что мы зафрахтовали в Гамбурге для доставки грузов из Одессы! Ведь и пароход надежный, и капитан непьющий, и команда справная. Константинополь прошел, и Порт-Саид, и Сингапур, и Нагасаки. А как вступил в наши воды, так, возьми, подлец, и наскочи на мель под Николаевском-на-Амуре, и лег там боком. Судно-то с немецкой хитростью: само уцелело, а товар весь подмочен! И сарпинка, и тик, и плис, не говоря уж об орловском варенье, тирольских коврижках, муке, мандаринах, мармеладе и прочем...

— Надо было подать живее морской протест! Тут же опротестовать! Их вина, явная!

— Подали, что с того? Немец выкрутился, на русского свалил! Весь товар прошел по аукционному листу: фасонный люстрин — тридцать кусков! — по сто двадцать пять рублей, а плачено нами по триста пятьдесят шесть за штуку! Дипломаты драповые проданы восемнадцать штук по шестьдесят рублей — вдвое дешевле против цены! А великолепный первосортный рейнгардовский табак пошел по гривеннику вместо рубля за коробку! На сто тысяч закупили товару, а выручили едва пятнадцать! Вот тебе и «майн либе Аугустин»!

«Убыток по нашим средствам не велик, отдельно взятый, а вот купно, когда одно бедствие к другому», — подумал старший.

— Каково же наше общее финансовое положение? — спросил он как можно спокойней. Ох, как же давит этот непереносимый зной, будто утюгом раскаленным по груди. — Велики ли долги?

— У нас на три с половиной миллиона неоплаченного кредита, — с видимым усилием ответил Михаил Дмитриевич на прямо поставленный вопрос. — Однако ж быстро добавил: — Сумма значительная, но не весь кредит срочный, есть с переходом на другой год.

— Какие долги наиболее тревожат вас? Назовите, друг мой.

Ни звука упрека. Ни слова о тех стародавних спорах. И во всегда чистых и ясных чуть выпуклых матово-голубых глазах — ни тени обиды или раздражения.

Не оценить деликатности и благородства брата Михаил Дмитриевич не мог. Он положил узкую смуглую руку на широкую холеную руку старшего, покоющуюся на книге, словно она была безмолвным и важным свидетелем трудного разговора.

— Около полутора миллиона неотлагательны. Столько должны были дать нам наши прииски. По прошлым добычам. Нынче они едва покроют десятую часть полученных ссуд. Остальным кредитам сроки еще не подошли.

«Но близко подступили, — подумалось старшему. — Не за горами».

— Что же вы намерены предпринять? — этот вопрос закономерно вытекал из предыдущего. — До сих пор распорядитель дела выходил из всех испытаний с честью.

— Без вашего совета я ничего не предприму.

И это прозвучало как запоздалое признание неправоты и просчета.

— В таком случае давайте вместе думать! Наш капитал, если мне не изменяет память, где-то зашел за семь миллионов, не так ли? Да. Чуть поболе. Нет ли запасов, чтоб извернуться? — Николай Дмитриевич тяжело вздохнул. Сухой воздух тяжко давил грудь. — Еще бы, пожалуй, кваску испить... Когда ж эту пустыню ханаанскую минуем!

Михаил Дмитриевич наклонил кувшин, налил квасу старшему, подлил себе.

— Должники и у нас есть, и суммы значительные, — ответил он, когда оба осушили свои кружки. — Так ведь не пойдешь вне срока отбирать данные фирмой кредиты! Деловой мир тут же приметит. За золото кой-кто задолжал. И срочные платежи подошли по нашим кредитам. Но не более полумиллиона наберется! Что же, друг мой, остается одно: распродать кой-что, — просто, без сожаления и колебаний сказал старший Бутин. — Какой-нибудь из заводов, пяток-другой приисков. Было семь миллионов, станет на миллион меньше. Зато тем миллионом отпихнемся от большей беды!