Айями зажала рот руками, чтобы не закричать.

Уходим, — показала знаками Эммалиэ. Сейчас самое время.

Да, самое время, пока чужаки заняты.

В какой-то заторможенности они выбрались из дома — не через дверь, а из окна на первом этаже. Пригибаясь, доползли до спрятанной тележки и, стелясь по траве, рванули к дыре в заборе. А о щербатом тазе забыли. Не до него сейчас. Скорей бы выбраться на свободу.

Люнечка старательно копировала движения старших, пролезая меж посеревшими досками и прячась в зарослях. Айями тянула тележку, а Эммалиэ приподнимала колесики, помогая перетаскивать. Выползши на дорогу, они бросились со всех ног домой, останавливаясь лишь для того, чтобы передохнуть. Раскрасневшись и запыхавшись, вкатили тележку на набережную.

Пока Эммалиэ полоскала клубни в речной воде, Айями умыла дочку и сама умылась. Руки тряслись, ноги дрожали, а тело колотило крупной дрожью.

— Мама, я быстло бегаю? — спросила Люнечка.

— Ох, быстро. Как ветер, — похвалила Айями, и дочка надула щеки от важности, хотя и заметно устала.

— Вот видишь, — сказала Эммалиэ, привязав сумку к тележке. — Они не только враги. Прежде всего, они мужчины, а ты слабая беспомощная женщина. Молись, чтобы на тебя не обратили внимание.

И Айями истово молилась, стоя на коленях перед образами.

Рисковый поход оттянул угрозу голода на неделю. А с той женщиной, которой не посчастливилось в промысле, Айями столкнулась через пару дней на рынке. Та ходила по полупустым рядам с шалью, а следом брела дочь, предлагая поношенные мужские туфли. От облегчения Айями чуть не расплакалась. Женщина прошла мимо с каменным лицом, сделав вид, что не узнала её. Ну и ладно. Главное, что обе живы.

Собираясь на рынок, Айями сложила в мешочек три тощих огурчика из домашнего огорода и несколько клубеньков земляной груши. Но добыча, доставшаяся нелегкой ценой, предназначалась не для обмена и торговли.

Сегодня, вдобавок к вещам, Айями прихватила два куска хозяйственного мыла, которое она получала, работая на фабрике. Благодаря экономному расходованию образовался небольшой запас коричневых брусочков со специфичным горьковатым запахом.

Однако побродить по устойчиво полупустым торговым рядам не позволила Люнечка. Её настроение скакало от плаксивости к весёлости и обратно, и Айями стоило больших трудов отвлечь и занять кроху.

— Смотри, какие веселые рожицы нарисованы на заборе… Видишь, сушится наволочка на балконе? На ней спит принцесса… Ой, взгляни, птички! Летят туда, где нет зимы и снега…

И Люнечка, задирая голову, открывала широко глаза — от потрясения неожиданными открытиями. Она с интересом изучила лошадь, запряженную в телегу — единственный доступный транспорт в окрестностях, поскольку автотехнику давным-давно реквизировала амидарейская армия.

— Класивая лосадка, — заключила с уважением Люнечка. А Айями привалила удача. Повезло обменять мыло на килограмм ржаной муки.

Следующий пункт назначения — больница. Двухэтажное казенное здание красного кирпича на перекрестке, метрах в ста от ратуши. Во время войны часть медперсонала последовала за госпиталем, а прочие ушли на фронт в санитарные бригады. Единственной хозяйкой больничных владений осталась Зоимэль лин Ливоама — заведующая и по совместительству врачевательница широкого профиля, преданная лечебному делу. Никому из горожан не отказывала. Больной зуб вырвать — к Зоимэль, вывих вправить — к ней же, кишечные колики облегчить — в больницу, обострение желчекаменной болезни снять — туда же.

Айями при первой же возможности старалась заглядывать к Зоимэль — хотя бы потому, что больше трех лет назад та спасла жизнь Люнечке. Дочка родилась синюшной, с пуповиной вокруг шеи. Не дышала уже, а врачевательница вернула дитя с того света. Силой развела руки Хикаяси*, вырвав младенчика из смертельных объятий. И за это Айями испытывала бесконечную благодарность к Зоимэль — решительной сорокалетней женщине с некрасивым лицом. Бывают такие люди: вроде бы и рот у них на нужном месте, и глаза не скошены, и нос как нос, — а в целом получается дисгармония. Наверное, поэтому Зоимэль так и не вышла замуж. А может, не из-за внешности, а из-за прямолинейности, принципиальности и большого ума. Ведь известно, что мужчины избегают женщин, которые их превосходят по количеству серого вещества.

Мечтая быть похожей на Зоимэль, еще в школе Айями строила грандиозные планы. Когда-нибудь она выучится: неважно на кого — на врача, на инженера или на архитектора — и станет такой же уверенной и независимой. Но сначала знакомство с Микасом спутало задуманное, а потом мечту похоронила война.

Заведующая больницей жила одна, но года два назад взяла под опеку детей умершей соседки — двух мальчишек-погодок. Сорванцы доставляли Зоимэль немало хлопот, однако ж, война заставила их повзрослеть. А Айями периодически наведывалась в гости и делилась скудными запасами.

Зоимэль стояла на ступеньках под козырьком — её белый халат не спутаешь ни с чем другим. Несмотря на тяготы военного времени, женщина умудрялась оставаться чистюлей и аккуратисткой. Одно слово, медработник, привыкший к стерильности и порядку. И сейчас Зоимэль разговаривала с двумя даганнами. Айями, вывернув из-за угла, не сразу заметила чужаков, а, заметив, притормозила, но поздно. Больничное крыльцо очутилось в паре шагов.

Двое мужчин. Тот, что слева — офицер, которому Айями отдавила ногу в ратуше. Тот, что справа — пониже и рангом, и ростом. Зоимэль смотрела на военных снизу вверх, но мелкая комплекция не мешала ей вести беседу на повышенных тонах.