— Звучит жутковато, — с губ срывается нервный смешок.

— Не переживай. Все будет отлично.

— Кто-то мне не по себе.

— Разве тебе плохо? Не нравится, как проводим время?

— Нравится. Очень даже.

— Вот и все. Расслабься и получай удовольствие. Остальное я сам сделаю…как мне надо.

Два дня пролетели незаметно. Мы отдыхали, гуляли, купались, вкусно ели, много и по-разному занимались сексом. Илья, похоже, твердо вознамерился сделать из меня нимфоманку, готовую в любой момент к экспериментам. Вряд ли у него это выйдет, но пока получается прикольно.

Вечером мы заказали в номер легкий ужин и устроились на подушках, прямо на террасе. Океан загадочно нашептывал нам свои тайны, и я чувствовала, как раны в груди затягиваются, перестают так сильно кровоточить и больно пульсировать. Оказывается, жизнь продолжается, надо только сделать шаг вперед.

Когда раздается стук в дверь, Илья поднимается на ноги:

— Сиди. Я сам открою.

Ну сам так сам. Я не против. Стиснула с тарелки дольку свежего ананаса и с блаженным урчанием смаковала его, прикрыв глаза.

Услышав, что Мартынов вернулся, развернулась к нему.

— Я не пью, — хмуро смотрю на бутылку дорогого шампанского, утопающую в ведерке со льдом. — мне нельзя.

— Почему, — улыбается, снисходительно на меня поглядывая.

— Потому! Я дурой становлюсь полной, когда выпью. Не соображаю ни черта.

— Ясно все с тобой, — берет бутылку в руки и профессионально, будто всю жизнь только этим и занимался, открывает ее. С хлопком, дымком. Красиво.

Берет два бокала и наполняет их до краев. Один протягивает мне.

— Илья! — вздыхаю с укоризной, — ты не слушаешь, что я говорю? Мне нельзя. Пара бокалов — и я в стельку!

— Варя, — произносит задумчиво, — расслабься и послушай меня. Внимательно. Если ты чего-то не можешь, боишься, смысл не в том, чтобы, панически заламывая руки, отказываться, с пеной у рта убеждая других, что тебе нельзя, что это плохо и дальше по тексту. Люди сволочи, этим ты только спровоцируешь. Смысл в том, чтобы четко знать свои возможности, границы, в рамках которых ты можешь действовать. Поверь, ты можешь все. Я сейчас не призываю тебя пьянствовать, по-черному закладывать за воротник. Ни в коем случае. — поднимает палец кверху, призывая к молчанию, видя мое возмущенное лицо, — я к тому, что с достоинством можно выйти из любой ситуации, не показывая другим своей слабости. Не надо никому рассказывать, что тебе достаточно два бокала чтобы превратиться в тряпку. Это рычаг воздействия. Ты или отказывайся так, чтобы ни у кого и мысли не возникло снова к тебе с этим вопросом подходить. Или соглашайся с гордым видом, не мечась, не паникуя. Но, повторяю, для себя ты всегда должна знать предел, во всем. Например, если ты можешь, без потерь выпить десять глотков за вечер, значит так и должно быть. Не одиннадцать, ни десять с половиной. Ровно десять. Вне зависимости от того, что происходит вокруг. Даже если за здоровье, даже если прозвучит банальное «ты меня уважаешь», даже если папа римский предложит выпить на брудершафт. Ты можешь лавировать в рамках своих десяти глотков. Растягивать, хитрить, весь вечер провести с одним стаканом, прикладываясь к нему для вида. Как угодно. Но никто не должен догадаться что тебе нельзя, что ты не можешь, что боишься. Всегда должна быть чувство собственного достоинства, уверенность в себе, в своих силах. А для уверенности нужно четко знать, что и как. Так что бери это гребанный бокал. Мне надоело с протянутой рукой стоять.

— Ты змей искуситель, — ворчу, но принимаю игристый напиток, потому что здравое зерно в его рассуждениях есть.

— Ничего подобного, — жмет плечами и садится напротив, — это строгий расчет. Моя жена должна быть сильной, и не бледнеть, как полотно, едва на шаг выйдет из зоны комфорта.

— Стратег, — хмыкаю, поднося бокал к губам.

— А то! — улыбается озорно, — предлагаю тост: за тактику и стратегию.

— До дна? — с сомнением поглядывая на янтарную жидкость.

— Не знаю Варь. Как хочешь, — в голубых глазах усмешка светится, — реально оценивай свои силы.

— Эх, Мартынов, твои эксперименты точно до добра не доведут.

Свои силы я не смогла адекватно оценить. Опять. Мне показалось, что если быстро разделаюсь с этим бокалом и поставлю точку в нашей «пьянке», то будет лучше. Типа отстреляюсь и к стороне. Фига с маслом.

Это не мой вариант. Полбокала залпом, заела фруктами. Это было пять глотков. Выдохнула и угомонила оставшееся. Еще пять.

И меня развезло. Быстро и эффективно. Потекла, расклеилась, начала глупо хихикать. А когда муж молча вложил мне в руки еще один бокал, наполненный до краев-отхлебнула, умиляясь тому, как пузырьки нос покалывают.

Он лишь наблюдал за мной, лениво устроившись на подушках. Подперев щеку рукой, участливо предложил:

— Может еще немного?

— Нет что ты, — язык заплетается, я отчаянно мотаю головой, так что круги перед глазами, а он снова наливает. И я опять тащу эту гадость в рот.

— Мдя-я-я, — тянет Илья, поднимаясь на ноги, — ты не поняла ни одного моего слова.

— Я все поняла. Я умная!

— Кто тебе такую глупость сказал? — усмехается, отбирает у меня фужер, небрежно отставляет его, а меня подхватывает на руки.

— Куда ты меня несешь? — лопочу, когда он заходит внутрь номера, зеваю во весь рот, чувствуя, как глаза слипаются.

— Спать, — категоричный ответ.

— Я не хочу спать! Давай поговорим…

— Завтра поговорим, — заносит меня в спальню, кладет на кровать и придавливает свой ручищей, когда пытаюсь подняться, — все спи!

Мне хочется подняться, но не могу. Кровать внезапно начинает затягивать в себя, обволакивать, убаюкивать. Поэтому сворачиваюсь комочком и засыпаю.

Мое утро начинается с громкого шлепка по заднице и бодрого «подъем».