Шрифт:
CXLV
Ты мощь свою всю ныне потеряла Против нее, и тонкий ум притих, С каким всегда разил сердец немало Твой сын Амур, высоких и простых. Пред сердцем ледяным вдруг все пропало Презревшим обаянье сил твоих; Обыкшие вершить твое отмщенье Лук, стрелы острые — в пренебреженье. CXLVI
Ее, быть может, без труда ты мнила Вдруг захватить, как и меня взяла, Чтоб в грудь ее твоя проникла сила, В грудь изо льда, — как и в мою вошла. Она же стрелы просто притупила, Что на нее ты мудро навела; А я, глупец, от них не защитился — И в вечную темницу погрузился. CXLVII
Мне никогда уж не освободиться; Мир, отдых и покой — не для меня: Но мукой новой буду я томиться Всечасно от любовного огня. И в этой думе с телом разлучится Душа моя, рыдая и стеня, К погибели своей. И черной тенью С тенями будет. Вот конец мученью. CXLVIII
Тебя молю, о Смерть! идешь, врачуя Мне горькое земное бытие; По доброй воле жить уж не хочу я; Рази же сердце бедное мое! А не сразишь, так сам сражу, тоскуя. Как чтил бы я пришествие твое! Так поспешай — и сброшу я оковы, Мне тяжкие мучительно суровы». CXLIX
Тут он умолк, и залился слезами, И вспомнил, как прекрасное копье В него метнула нимфа, как словами Прорвалось сострадание ее И ужас, что воздушными струями Неотвратимо мчится острие. И в тех словах почуял он хоть малость Надежды на узывчивую жалость. CL
Так плача и томительно вздыхая, Влюбленный юноша один лежал, Жить жаждая и к смерти вдруг взывая, Надеялся и в ужасе дрожал. Бог сна, из врат великих низлетая, Сном благостным страдальца обаял. Усталостью последней истомленный, Все позабыл забывшийся влюбленный. CLI
А мать умелая уж насбирала Целебных трав немало — для того, Чтоб сыну сделать ванну: полагала, Что боль в боку измучила его. Доверчивая, ведь она не знала Причин томленья сына своего. Пока весь ход ее работы длился, Домой и Джирафоне воротился. CLII
И тотчас же спросил: что сын бесценный? Вернулся ли сегодня он домой? А донна, что звалася Алименой, Ответив «да», свой перепуг ночной Поведала; без боли неизменной Не молвит слова сын; ему покой Необходим; она к нему не входит. «Прошу, нейди и ты, — так речь заводит. — CLIII
Я ванну приготовила, что боли Помочь должна. Пускай он отдохнет, Как долго будет то ему по воле, И ванну ту целебную возьмет. И уж страдать не будет, верно, боле: Где б ни болело у него, — пройдет. Оставь, пусть спит. Он говорить не может: Сильнее боль в боку его тревожит». CLIV
Когда жена все это рассказала, Его схватила за сердце тоска. Любовь отцовская не устояла, Чтоб тотчас же не повидать сынка. В каморку, где постель его стояла, Невольно потянуло старика. И видит — спит. Его он закрывает И прочь оттуда тотчас поспешает. CLV
И он сказал старушке: «Дорогая Жена, сынок, сдается мне, уснул, Лежит в постели, тихо отдыхая, И разбудить его я не дерзнул: Грешно, и шутка вышла бы плохая, Когда б теперь я сон его спугнул». «Конечно, — отвечала Алимена, — И не тревожь: ведь сила сна бесценна». CLVI
Когда уж долго юношу, лаская, Опутывал сетями легкий сон, И воля грудь наполнила былая, Вздохнув глубоко, пробудился он, А возле — никого. И, вновь вздыхая, Своей печали прежней возвращен, Он пред собою мыслью неостывшей Все видит нежный взгляд, его сразивший. CLVII
Но чтоб себя не выдать вдруг позорно И обмануть отцовское чутье, Вскочил и приоделся он проворно. Скрыв муку страсти, одолел ее. Красивое, спокойное притворно, Отер он полотном лицо свое И взор, еще слезами орошенный, — И вышел вон, хоть несколько смущенный. CLVIII
И Джирафоне тотчас же встречает И спрашивает сына своего, Что было с ним и как он поживает. И, все еще любуясь на него, О том же Алимена вопрошает. А он в ответ: «Да, право, ничего. Я выспался — и не томит нимало, Прошла вся боль, что так меня терзала». CLIX
Но все ж отец решил приготовленье Горячей ванны для него, — и вот Ее берет он только в уверенье, Что боль иная сердце не гнетет. О Джирафоне, что твое леченье! Любовное страданье не пройдет, И разве тут твоя поможет ванна, Когда глубоко в сердце скрыта рапа! CLX
Довольно же. И после омовенья Изрядно грустно день проводит он. Два, три, четыре дня — одни мученья. Минутного он отдыха лишен, Все позабыв былые упоенья, В задумчивости мрачной погружен. Но мысль о той его не покидает, По ком и дни, и ночи он страдает.