Шрифт:
CXIII
А Мензолу тут радость осияла, Что невредим был юноша: связал Уже Амур ей сердце, вынул жало Жестокости и злую мысль изъял. Хоть ждать его и миг не пожелала — О, ни за что! — Иль чтоб возможен стал С ним разговор — о, нет! — Но просто рада: Его сетей бояться уж не надо. CXIV
И снова нимфа дальше побежала, Что было сил: ведь он за ней спешил, И все она по-прежнему внимала, Как следом он и плакал, и молил; Пещер и скал немало миновала, И позади уж он далеко был, Когда она, взобравшись на вершину, Не мнила, что спаслась и вполовину. CXV
Но вниз она с стремительностью вящей Спешит с горы по склону. Как стена Стоял здесь лес, сплетен дремучей чащей Непроницаемой. И не слышна, Лесною вольной птицей настоящей, Бесшумно затаилась тут она; Маститый дуб шатром пышно-зеленым Здесь нимфу осенил, над ней склоненным. CXVI
Поговорим об Африке. Мгновенье, Как нимфа бросила в него копье, Смутился он. Но слышит в изумленье Он крики «Берегись!», и вид ее, Весь — состраданье, и к нему движенье, И пламень глаз явили ясно, чье Кто сердце вдруг сразил. И с новой силой, И с новой жаждой он бежит за милой. CXVII
Как головня погаснуть уж готова И тлеет только искоркой одной, Но вздоха ветра, мощно излитого, Достаточно — и с силою иной, Сильнейшей во сто крат, пылает снова. — Так Африке, почуяв новый зной, Лишь возглас жалостный над ним раздался, Все пламенней, все жарче разгорался. CXVIII
Он закричал: «Юпитер, видно, хочет, Раз хочешь ты, чтоб пал здесь мертвый я: Твою надежду тотчас он упрочит Всей силою стального острия, Что сердце мне пронзит и кровь источит, Пройдя всю грудь насквозь. Вина — твоя. А мне — восторг: покончить с жизнью сею В горении любви — рукой твоею!». CXIX
Едва лишь Африко закончил слово, Как на вершину Мензола взошла, И ясно он ее увидел снова; Она сошла — ее сокрыла мгла, И тотчас он почуял много злого: Меж них долина длинная легла, — И крепко не на шутку он боялся, Чтоб след ее совсем не затерялся. СХХ
И он с трудом вершины достигает И тщетно взорами ее следит. И как охотник часто поступает, Чуть птица снимется и улетит И из виду ее он потеряет: Лицо поднявши, ротозей глядит; Бежит туда-сюда, стоит на месте, И, как в беспамятстве, все это вместе, — CXXI
Так Африко ее с своей вершины, Подняв высоко голову, следит. Лоб трет себе руками без причины, Свою фортуну злостную хулит За все ее бесчисленные вины. И к лесу он дремучему спешит, И вновь назад; бормочет: «Что за чудо! Нет, вон туда пошла она отсюда». CXXII
И тотчас он туда бегом спускался — Уж где бы ни было ее сыскать, — И снова, не увидев, возвращался, С отчаяньем в душе бежал опять И, отбежав немного, вновь решался Идти иным путем. Но угадать Никак не мог, все недоумевая, Что делать, где искать еще, не зная. CXXIII
И он твердил себе: «Она, пожалуй, Вот тут, в лесу пространном и глухом! И если так, то без приметы малой Мне не сыскать ее, блуждая в нем; И больше месяца бродя, усталый, Всей чащи я не обыщу кругом. И ни следа! Ведь если бы вступила Тут в лес она, хоть след бы проложила. CXXIV
Хотя бы весть мне сердце провещало, Куда пошла она! Не счесть путей, А ведь из них один она избрала. И дальше устремляясь так за ней, Пойду ли ощупью куда попало — И не туда приду всего верней, А дара уж теперь не потеряю Печального, которым обладаю. CXXV
Не знаю я, идти или остаться И ждать, не выйдет ли сюда сама; И верховой здесь мог бы затеряться, — Такая глушь в лесу, такая тьма, Что и его бы следу не сыскаться. А ежели послушаться ума, — Далеко быть мне на полмили надо, Чтоб ею брошена была засада». CXXVI
И он взглянул на солнце. Час десятый Уж близок был. И он себе сказал: «Что тешиться надеждою богатой? Надежды нет, которой я дышал; Здесь тратить время — тщетной было б тратой». И в памяти рассказ отца вставал О двух любовниках — что накануне Он слышал, — как погибли вместе втуне. CXXVII
А тут же и Амурово шептанъе: «Что мне Диана? Не боюсь ее. Раз увенчать бы страстное желанье — Век было б сердце счастливо мое. И кончится пускай существованье, — Я бога восхвалю за бытие. Но за нее крушился б я душою: Из-за меня ей смерть была бы злою». CXXVIII
Одно другим сменяя рассужденья, Здесь Африко немало пребывал, Не в силах разрешить свои сомненья, — Амур его, лелея, обольщал. И наконец-то, ради сожаленья К отцу, что крепко дома тосковал, Идти домой решил он поневоле И в путь пустился, полн великой боли.