Шрифт:
CLXXVII
И тут, вздохнув глубоко и умильно, Расплакался так горько мальчик мой, И слезы полились так изобильно, Что щеки, грудь казалися рекой, Струями слез омоченные сильно, — Так злостной был охвачен он тоской. И к светлому склонившись отраженью, Беседовал он с собственною тенью. CLXXVIII
И с нею потуживши над собою, Слезами переполнивши поток, Сменяя долго мысль одну другою, Он несколько сдержать рыданья мог При мысли, поманившей дух к покою, Открывшей в сердце тихий уголок, Напомнившей о сладком упованье: Венера ведь дала обетованье. CLXXIX
Но видя — не приходит исполненье, А между тем он до того дошел, Что чувствует уж смерти приближенье, Сказал: «Венера бед моих и зол Ведь и не помнит; зреть ли ей томленье, Которым смертный рок меня борол?» Почтить богиню жертвоприношеньем Решает он — как напоминовеньем. CLXXX
Он на ноги встает, идет он живо Туда, где неба не закрыт простор, Умелою рукою взял огниво, Разводит видный, блещущий костер. И целую поленницу, красиво Срубив ее, над пламенем простер. Потом овечку, что глазам отрада — Тучна была, — он быстро взял из стада. CLXXXI
И, взяв ее, к огню подвел; сначала Между колен своих установил; Потом, как дело знающий немало, Ее он прямо в горло поразил И кровью, что по капле истекала, Он окропил огонь; и разделил Овечку на две части, и руками Поспешными их возложил на пламя. CLXXXII
Одну за Меизолу оп возлагает, Другую — за себя, чтобы узнать, Не чудо ли сейчас же воссияет; Во благо, в зло ль — ее лишь увидать, Всю па пего надежду возлагает. Он уповает, должен уповать! И на колени он к земле склонился, В таких словах к Венере обратился: CLXXXIII
«Богиня, что над небом и землею Всех выше властью мощною своей, Краса-Венера — сын Амур с тобою Сражает души и сердца людей,- Бегу к тебе с сердечною мольбою, О, не отвергни же мольбы моей, Благослови — и счастье мне содеешь Ты, что сердцами всех живых владеешь! CLXXXIV
О, знаешь ты, с готовностью какою Стрелу Амура принял в сердце я В день, как узрел Диану пред собою С толпою нимф изящной у ручья, Тогда же; как страданьем и тоскою Отозвалась в груди стрела твоя По девушке стыдливой, столь прекрасной, Что лик ее в душе остался страстной, CLXXXV
А после — что я вынес за терзанья, Приятые покорно за нее, Что за томленья, что за воздыханья, — Нх видит ясно веденье твое! И как Фортуна все мои желанья Презрела, отравив мне бытие, — Свидетели леса: объятый ими, Я их наполнил воплями моими. CLXXXVI
Еще — лицо мое изобличает Вполне, что сталось с жизнию моей, Как безысходно в пламени сгорает, Как скоро смерть конец положит ей; От всех твоих обид она спасает, Коль с помощью не поспешишь своей. И если не пошлешь целенья боли, От смерти жду конца моей неволи. CLXXXVII
Ты полагала первое начало Моим терзаниям, когда, с сынком Родным явясь в виденье, мне сказала, Чтоб смело к цели шел своим путем, И, молвив так — ты знаешь, — обещала Невдолге увенчать любовь концом Благим. Потом я, раненый, покинут На ложе мукам, что досель не минут. CLXXXVIII
И вот — твоим я словом обнадежен, Всю душу предал ей — любви моей: Мне твой завет — я верил — непреложен. И раз ее нашел, увиден ей, Но вмиг ее сомненьем уничтожен: Дика, жестока, ринулась быстрей Стрелы прочь от меня — стрелы летучей, Из лука пущенной рукой могучей. CLXXXIX
Я не нашел молений и прельщений, Чтоб хоть взглянула бы издалека; Ничто ей, видно, не было презренней, Чем жизнь моя. Как пес борзой, легка, Поняв, что из последних напряжений Бегу за нею, — вдруг, дерзка, дика, Вмиг обернулась, на меня взглянула И крепкою рукой копье метнула. СХС
Тогда — богиня, видишь ты, — разящий Удар бы этот мне смертелен был, Когда бы ствол, передо мной стоящий, Собой удара не остановил. И скрылась в горы. Я в тревоге вящей Покинут, одурачен и уныл. Ее не видел больше. Все ищу я, С тех пор один стеная и тоскуя. CXCI
Тебе, богиня, всеми я мольбами Молю, доступными сынам земли: Поникнуть милосердными очами На жизнь страдальную благоволи И сына милого с его стрелами Скорее в сердце Мензолы пошли, Чтоб и она страдала и горела Любовным пламенем, как я, всецело. CXCII
А если нет на то благоволенья, Молю, когда достигнет жизнь моя Предела, пусть замедлятся мгновенья Последние земного бытия: Да видит смерть мою, ее томленья Возлюбленная милая моя; Хоть не была б ей смерть моя утехой, Как жизнь теперь стоит одной помехой».