Вся толпа уместилась в первой половине залы, настолько большой та была. Началось медленное ритуальное движение: люди подходили к леднику, вставали на колени, клали руку на лед. Никто не торопился, давки не было.

— Что нужно делать? — спросил Тави, когда они с Хинтой оказались у края ледника.

— Скажи «льда, по которому ступали мои предки, касаюсь я».

Они прикоснулись к леднику и хором произнесли эти слова. Их ладони оставили в краю ледяной плиты истекающие паром отпечатки.

Пока скорбящие прикасались ко льду, мужчины, взявшие на себя функцию рабочих, установили саркофаги в ряд у начала конвейерной ленты. А у входа в пещеру на маленький каменный подиум поднялся специальный человек, которого называли «мортейра» — Забирающий. Поверх скафандра он носил ритуальный черный плащ, сколотый у ворота золотой брошью. В обязанности ему подобных входило почти все, что было связано с мертвыми: заказывать саркофаги, обмывать и укладывать тела, следить за состоянием колумбариев, кладбищ и дарохранительниц, вести погребальные церемонии.

— Память, память, память, — произнес мортейра. Динамики его скафандра были настроены так, что проходивший через них голос звучал низко и мягко, раскатываясь по пещере густым баюкающим эхом. Мортейра ждал, пока к нему не повернутся все лица, а потом заговорил снова. По традиции, он должен был рассказать особую легенду-свидетельство — одну из тех, которые вспоминают только на подобных церемониях.

— Когда Мильпала, столица Лимпы, была охвачена огнем, когда рушились своды ее чертогов, а на улицах, некогда чистых, царили смерть и насилие — мальчик по имени Танрик успел надеть скафандр и бежать на поверхность в поисках спасения. Но там не было спасения — лишь ветер и снежная пыль. Два дня он пытался дойти до соседнего города, но когда в третий раз наткнулся на собственные следы, понял, что мучить себя бесполезно. Он лег и уснул, зная, что сон будет означать смерть.

Толпа слушала внимательно — мортейра выбрал редкий сюжет, который ни разу не слышали даже старики, побывавшие на десятках других погребальных церемоний.

— Он уснул. Его воздух кончался, холод пробирался в скафандр. Он потерял себя. А потом ему показалось, что он проснулся, проснулся бодрым и легким, и вдруг сразу понял, куда нужно идти. Он встал и пошел. Он шел несколько часов и оказался там, откуда вышел — у одного из надледных терминалов Мильпалы.

Забирающий сделал выразительную паузу, откинул в сторону плащ. Его лицо было скрыто маской, и присутствующим оставалось лишь следить за жестами его темной фигуры.

— И вот Танрик спустился в город. Там было тихо и чисто — он не увидел ни разрушений, ни мертвых тел. Ему показалось, что он все еще наблюдает отсвет пожарищ, однако тот был изменившимся, далеким, не способным обжечь. Этот неведомый свет проникал сквозь лед, и в городе царили огненные сумерки, каждое здание будто бы светилось изнутри. Всего несколько шагов сделал Танрик, и к нему вышли его родители. Они помолодели, стали счастливее, чем были раньше. Втроем они пошли по улицам, слушая тишину, внимая покою и созерцая счастье других.

— Кажется, я знаю, к чему он ведет, — шепнул Тави.

— Да, я тоже, — ответил Хинта. Но ни один из них не испытывал в этот момент разочарования, потому что такой и должна была быть эта легенда — ее суть заключалась не в интриге, а в надежде.

— Но чем дальше они шли, тем больше Танрик задумывался над тем, что видит. И вот он уже перестал верить, что это его город — слишком красивым и нетронутым тот был, слишком странно выглядели сполохи огненного света, сверкающие сквозь толщу льда. «Почему стоят эти колонны?» — спрашивал Танрик отца. «Почему живы те люди?» — спрашивал он мать. Отец ответил ему, что колонны пали; а мать возразила, что люди мертвы. И тогда Танрик заплакал — но все же он хотел остаться в тех чертогах

Толпа шевельнулась: все получили то, чего ждали, и напряжение истории спало.

— Однако, ему суждено было очнуться во второй раз — уже не внутри смертного сна, а от смертного сна. Так случилось, что его обнаружил спасательный отряд, посланный за другими людьми. И это была судьба, ее знак, потому что иначе он бы не рассказал живым то, что увидел мертвым.

Забирающий снова откинул свой плащ и повел рукой, единым жестом указывая на все стоящие перед ним саркофаги.

— Они еще не знают, что мертвы. Их души здесь. Им кажется, что они спаслись и могут снова вернуться домой, исполнить составленные при жизни планы. И они правы. Потому что их смерть, столь страшная для нас, незаметна для них.

Хинта заморгал, ощутив, как ему на глаза наворачиваются невольные слезы — такой эффект на него оказывала эта утешительная речь.

— Но чертог, в который они войдут, не будет их прежним домом. То будет место, где нет боли, где заживают все раны, где любимые вещи и любимые люди встречаются в вечности запечатленного мгновения. Мальчик Танрик прожил еще тридцать лет. Он вырос в мужчину, героя, и погиб младшим командиром в одном из последних сражений Великой войны. Умирая от ран, он был очень спокоен. Когда друзья спросили его, почему он так спокоен, он ответил им, что все прежние годы были для него лишь временем ожидания. Он ждал, когда снова проснется внутри сна, и вот сейчас он просыпается. Его сердце остановилось, а на устах была улыбка самого счастливого из людей.