Насколько объективной и достоверной была информация послов, трудно сказать. Порой дипломаты сообщали своему двору то, что им говорили (и это не всегда было правдой), либо то, что предполагали они сами (а они нередко ошибались). Примечательно, что этот факт отметила британская исследовательница И. де Мадариага 30 . В этой связи для установления достоверности тех или иных сведений, о которых упоминали в своих донесениях или мемуарах послы, приходилось обращаться к описанию событий из других источников, если таковые находились. Иногда это было невозможно выполнить. К примеру, споры по поводу раздела Польши, по замечанию И. де Мадариаги, не отразились даже в протоколах Совета при Высочайшем дворе, где этот вопрос был поднят в мае 1771 г. 31 . Вместе с тем, указанный источник, несмотря на отдельные его «изъяны», не утерял своей научной значимости.

Добавим несколько слов об истории появления документа в России. В 1880 г. Русское историческое общество обратилось к своим посольствам за границей с просьбой собрать материалы в архивах, относящиеся к периоду правления Екатерины II. На их основе было подготовлено 14 томов донесений английских послов в России за первую половину XVIII века. Вторая половина века освещена значительно слабее. Было издано лишь два тома (XII и XIX), в которых содержались донесения послов за 1762–1776 гг. 32 Остальной материал, вплоть до 1800 г., хотя и был собран, но, как утверждала И.Ю. Родзинская, не был издан и бесследно исчез 33 .

Дополнением к дипломатической переписке послужили источники, содержащиеся в «Собрании трактатов и конвенций» Ф.Ф Мартенса 34 , «Обзоре внешних сношений России (по 1800 год)» Н.И. Бантыш-Каменского, 35 сборнике исторических документов «Британия и Россия в правление Петра I» 36 . Важными для нашего исследования оказались мемуары и книги британских дипломатов Роберта Кейта 37 , графа Бэкингэмшира, 38 графа Джона Макартни 39 , Джеймса Гарриса (графа Мальмсбюри) 40 , и переписка последнего с главой внешнеполитического ведомства Великобритании в 1778– 1783 гг. 41 В работе использовались также материалы, принадлежавшие перу Екатерины II 42 и ее сподвижников 43 .

Не претендуя на детальный анализ российско-британских отношений в правление Екатерины II, мы надеемся, что изучение деятельности британских послов в России и их участия в переговорном процессе с российской дипломатией в определенной мере восполнит существующую лакуну в исследовании столь важной и непростой проблемы.

В отечественной и зарубежной историографии одной из дискуссионных до сих пор остается проблема зарождения в правление Екатерины II такого явления как англомания. Некоторые ученые полагали, что сама императрица являлась англофилом. К примеру, британский историк Д. Хорн считал Екатерину II англофилом, основываясь на том, что она любила читать переведенные на французский или немецкий язык труды британских ученых, философов и экономистов, восхищалась историческими работами Д. Юма и У. Робертсона. Императрица собственноручно перевела с французского или немецкого на русский язык несколько пьес У.Шекспира и способствовала постановке английскими актерами в театре Санкт-Петербурга ряда его пьес, в том числе «Отелло». Кроме того, Екатерина II позволяла российским студентам обучаться в университетах Шотландии 44 . На взгляд А.Б. Соколова, императрица являлась англоманкой по своим интеллектуальным интересам 45 . Известный британский ученый Э. Кросс был убежден в том, что не только сама императрица, но и все высшее российское общество при Екатерине отличались не просто «широко распространенной англоманией, но англофильством» 46 . Однако, изучая указанную проблему, мы пришли к иному выводу: ни особого преклонения перед всем английским, ни стремления какой-либо части общества поддерживать во всем английские интересы (англомания и англофильство, по С.И. Ожегову) 47 в правление Екатерины II в России не наблюдалось 48 . На наш взгляд, при этой императрице в стране заметно усилилось влияние французской культуры, в частности, закрепилось распространение французского языка в высшем свете. Однако это не означало, что британцы совсем перестали оказывать воздействие на политическую элиту России, как то бывало при Петре I. Их позиции при дворе, да и в высших слоях российского общества оставались по-прежнему достаточно прочными.

Активный интерес англичан к Екатерине как будущей императрице проявился еще до ее вступления на престол. Посол Великобритании Чарльз Уильямс сумел установить тесные сношения с «молодым двором» незадолго до начала Семилетней войны (1756–1763 гг.). Для великой княгини Екатерины Алексеевны это было первое знакомство с представителем официального Лондона.

Чарльз Генбюри Уильямс родился 8 декабря 1708 года в семье богатого промышленника из древнего аристократического рода, проживавшего в графстве Уорчестер. О юных годах Чарльза сохранилось немного информации. В 24 года он женился на наследнице знатного рода леди Фрэнсис Конингсби. В семье родились две дочери: Фрэнсис и Шарлотта. По семейной традиции 26-летний Чарльз занял место в палате общин, где с 1734 по 1747 гг. представлял графство Монмут, а в последние годы жизни избирался от графства Леоминстер. Чарльз всегда поддерживал партию вигов, преданно отстаивая ее интересы в парламенте и был известен как ярый сторонник политики, проводимой премьер-министром Великобритании сэром Р. Уолполом. Хотя Уильямс и не отличался особым красноречием, но быстро приобрел известность, отчасти благодаря изяществу своих манер, но главным образом из-за «едкости замечаний», которыми приправлял свои сатирические вирши. На взгляд издателя его переписки с молодой Екатериной С.И. Горяинова, это был человек, «любивший жизнь и умевший пользоваться ее благами». Поэтический и сатирический дар пригодился ему и на дипломатическом поприще, когда в 1747 году он был назначен послом при саксонском дворе в Дрездене. Его депеши отличались «живым блестящим слогом; он легко и правдиво рисовал портреты замечательных личностей, а в своих письмах к друзьям остроумно передавал всякие события иностранной жизни» 49 . Спустя три года Уильямса перевели в Берлин, однако там он задержался недолго: его колкие замечания не понравились королю Пруссии Фридриху II, и тот потребовал отозвать дипломата. В феврале 1751 года Уильямс возвратился в Дрезден. Отсюда он неоднократно выезжал в Варшаву, где сблизился с семейством князей Чарторыйских и их свояка Станислава Понятовского. Очарованный сыном Понятовского Станиславом Августом, посол принял юношу под свое покровительство. И когда в 1755 году сэр Чарльз был назначен послом Великобритании в Петербурге, он предложил Станиславу Августу должность секретаря посольства. Это назначение сыграло важную роль в сближении молодой Екатерины с британским послом. Зародившаяся при содействии Уильямса любовная связь великой княгини и графа Понятовского способствовала усилению влияния сэра Чарльза на Екатерину.

12 июня 1755 года на торжественной аудиенции посол Великобритании был принят императрицей Елизаветой Петровной. Произнося приветственную речь, посол призвал императрицу «способствовать миру и тишине в Европе» и употребить свою «бесчисленную силу к благополучию своих союзников» 50 . Король Георг II Ганновер поручил послу заключить договор с Россией для защиты своих владений в Германии от нападения Фридриха II 51 . С этой задачей дипломат справился успешно. Спустя три месяца, договор, по которому Россия, в обмен на ежегодную выплату 500 тыс. фунтов стерл., обязалась выставить для защиты ганноверских владений Георга II корпус в 55 тыс. человек, был подписан. Этот успех вскружил голову Уильямсу, и он, по утверждению С.М. Горяинова, «самонадеянно возмечтал, посредством своего влияния на великокняжеский двор и на великого канцлера графа А. П. Бестужева, управлять политикой империи в угоду интересам Англии» 52 . Большие надежды Уильямс возлагал на 26-летнюю великую княгиню Екатерину Алексеевну, с которой познакомился вскоре по прибытии в Петербург.

Первое послание Екатерине, в котором посол не только клялся доказать свою «вечную и ненарушимую привязанность», но и обещал извещать обо всем, что доходило до его сведения «по делам Европы», было отправлено 31 июля 1756 года. Однако, судя по доверительному тону письма, а также его содержанию (посол пытался убедить Екатерину Алексеевну в том, что прусский король склонен обсудить с императрицей и королем Великобритании «самые дружеские меры»), знакомство великой княгини и Уильямса произошло раньше. О.И. Елисеева полагала, что Екатерина выделила Уильямса из круга иностранных министров, когда на праздновании именин великого князя Петра Федоровича в Ораниенбауме между ними завязался разговор, «столь же приятный, сколь и веселый» 53 . Неудивительно, что Уильямс сумел произвести на молодую женщину большое впечатление: по замечанию секретаря французского посланника Клода Рюльера, британский дипломат отличался «пылким воображением и пленительным красноречием». На этом же приеме Уильямс осмелился высказать Екатерине, явно намекая на ее унизительное положение при дворе Елизаветы Петровны то, что «кротость есть достоинство жертв, ничтожные хитрости и скрытый гнев не стоят ни ее звания, ни ее дарований; поелику большая часть людей слабы, то решительные из них одерживают первенство». И далее Уильямс призвал молодую княгиню разорвать «узы принужденности», чтобы «жить по своей воле» 54 . А затем посол представил Екатерине молодого поляка, бывшего в его свите – графа Станислава Понятовского.

Переписка Екатерины Алексеевны и британского посла, активно продолжавшаяся на протяжении года, с 31 июля 1756 г. по 2 июля 1757 г., насчитывала 157 писем. Автором 87 посланий являлся Уильямс, 70 – великая княгиня. Свою переписку оба корреспондента держали в строгой тайне. Уильямс, подписываясь литерою «A», передавал письма через Свалло, ставшего впоследствии британским консулом в Петербурге. Екатерина, подписываясь литерою «L», для передачи вручала свои письма камер-юнкеру Льву Нарышкину: при этом их содержание она излагала от имени мужчины. Уильямс неоднократно повторял ей, что их «сношения через письма» должны оставаться «непроницаемой тайной» 55 . «Лучше, чтобы наша переписка оставалась тайною между нами обоими, – настаивал дипломат. – Способ сношений через Нарышкина и Свалло так удобен и окружен такой тайной, что никто не сможет проникнуть в него». Однако он сам же порой и нарушал эту тайну, передавая свои шифрованные записки через Понятовского. Как позднее вспоминал Станислав, став польским королем, Уильямс нередко давал ему читать «самые секретные депеши, поручал зашифровывать их и расшифровывать ответы» 56 . Горяинов высказывал предположение, что Уильямс «давал списывать письма Екатерины до возвращения их обратно ей» (что и позволило сохранить переписку для потомков) 57 . Таким образом, нельзя исключать, что с письмами великой княгини были знакомы не только посол, но и ряд высокопоставленных лиц Великобритании, включая монарха.