Весной 1757 г. положение британского посла при дворе императрицы заметно ухудшилось. Ему перестали доверять. 22 марта Екатерина извещает Уильямса о том, что издан приказ «распечатывать все письма иностранных министров», который направлен скорее всего против него одного. В ответ посол писал: «Я уверяю вас, что уже более года, как я с почты не получаю никаких писем без явных признаков того, что они были распечатаны, и я ожидал, что если бы был дан новый приказ по этому поводу, то он бы состоял в том, чтобы их задержали совершенно». И далее Уильямс заверял княгиню, что будет «на страже» по отношению к своей переписке 114 . Однако это не помогло. Потерпев неудачу в переговорах с канцлером и вице-канцлером, которых старался всеми силами привлечь на свою сторону, посол вскоре заболел и попросил правительство себя отозвать. Пока же, дожидаясь решения из Лондона, он продолжал «дружить» с Екатериной, всячески стараясь заручиться ее поддержкой.

Почти ежедневно корреспонденты обменивались письмами, и Уильямс нередко напоминал великой княгине о выгодах России от союза с Англией. Подобный союз, полагал посол, существует «без перерыва» со времен Ивана Васильевича (Грозного), он «древний и естественный» для обоих государств и выгоден каждой из сторон. Екатерина соглашалась с мнением посла, заявляя, что союз с Англией «полезен и необходим для России», и всегда останется для нее «священным» 115 . Примечательно, что в одном из писем великая княгиня обращалась к истории установления дипломатических отношений Московского государства с Англией. «Несколько лет тому назад, – вспоминала Екатерина, – я видела подлинный договор за подписью Елизаветы (Тюдор – Т.Л.), заключенный этой королевой с Иваном Васильевичем (Грозным). Он находится в московских архивах. Этот государь, хотя и был тираном, был великим человеком, а так как я постараюсь, насколько мне позволит моя природная слабость, подражать великим людям этого края, я надеюсь украсить также когда-нибудь ваши архивы моим именем» (выделено нами – Т.Л.). Уильямс согласился с мнением великой княгини в том, что Иван Васильевич «был очень великий государь», и что Петр Первый придерживался того же мнения. «Знаете ли вы, что во время восстания против него он попросил у Елизаветы убежища? А Елизавета была, по меньшей мере, столь же деспотична, как и он», – утверждал посол 116 . Заметим, что столь высокая оценка личности Ивана Грозного будущей императрицей, равно, как и британским послом, а также упоминание последнего о деспотичности английской королевы могут служить опровержением высказываний ряда современных историков о «кровожадности», «жестокости», «тирании» русского царя, противопоставляя ему «хороших» европейских правителей 117 .

Переписка великой княгини с британским послом завершилась летом 1757 года. После возвращения в Россию Понятовского и получения значительных денежных сумм от короля Георга II Екатерина заметно охладела к Уильямсу. Впрочем, она по-прежнему продолжала заверять его в своей дружбе и уважении, подчеркивая, что советы посла были ей полезны и «возбудили дружбу и живейшую благодарность». «Вы будете звеном, которое скрепит естественную дружбу, которая должна существовать между нашими обеими родинами, – обращалась она к Уильямсу, – а какое звено более крепкое, как то, которое основано на уважении, и на доверии самом заслуженном? Мы преодолеем вместе наших врагов», заключала Екатерина 118 .

Особого внимания заслуживает одно из последних писем Екатерины Уильямсу (не имеющее даты), в котором она просит передать слова благодарности королю Великобритании: «Я смотрю на английскую нацию, как на ту, союз с которой самый естественный и самый полезный для России, и эта идея укрепилась во мне воспоминанием о личных обязательствах, по которым я должна и по которым я всегда хотела бы быть должной английскому королю, так как я истинно привязана к нему… Я охотно окажу мою поддержку кому бы то ни было, услугами коего английский король захочет пользоваться здесь» (выделено нами – Т.Л.) 119 . Прекрасно сознавая, какую помощь (не только своими советами, но и финансами) оказал ей британец, в своем прощальном письме от 2 июля 1757 года Екатерина пишет: «Моя дружба и моя благодарность к вам дошли до того, что… я никогда не буду в состоянии ничем расплатиться с вами. Я обращу поэтому, коль скоро я смогу, мои обязательства к вам на благо вашей родины…» (выделено нами – Т.Л.). Екатерина заверяла Уильямса в том, что почитает и любит его как отца и счастлива тем, что приобрела его дружбу: «Прощайте, милостивый государь, я желаю вам всего счастья, которое вы заслуживаете, а мне – то, чтобы я могла когда-нибудь воспользоваться вашими советами» 120 .

Вскоре британский посол был отозван на родину и осенью покинул Россию. В начале ноября 1757 года Уильямс достиг Гамбурга, где серьезно заболел. В Англию его перевезли психически больным. Еще год Уильямс лечился, пребывая в своем поместье, однако так и не смог поправиться. Потеряв рассудок, 2 ноября 1759 года он покончил с собой. Известный дипломат и наставник будущей российской императрицы был погребен в Вестминстерском аббатстве.

Очевидно, что дипломатическая миссия сэра Чарльза Уильямса в Россию потерпела неудачу: он не сумел воспрепятствовать возвращению в Петербург французского посла, а значит, и предотвратить сближение России с Францией. Ему также не удалось помешать началу военных действий против Пруссии и подписать новый договор о гарантии владений короля Великобритании в Ганновере. 11 января 1757 года Россия присоединилась к Версальскому договору Австрии и Франции и тем самым оказалась в стане противников Великобритании. Формально Российская империя сохраняла с Великобританией дипломатические отношения, однако более чем 20-летний период сближения двух держав закончился. Принадлежность к коалициям, противостоящим друг другу в Семилетней войне, еще больше развела два государства, и лишь революционные события во Франции в конце XVIII века их вновь сблизили 121 .

Более успешной оказалась деятельность посла в другой области. Информация, которую поставляла Екатерина Уильямсу, по-видимому, была не столь безобидной, если заставила историка Я. Л. Барскова признать, что великая княгиня выступала «на ролях английской шпионки» 122 . Насколько справедливо подобное утверждение исследователя творчества Екатерины II, судить трудно, но то, что посол оказывал на великую княгиню огромное влияние, очевидно. Кто знает, как сложились бы отношения тайных корреспондентов в дальнейшем, если бы Уильямс дожил до восшествия его «подопечной» на трон. Ведь он в шутку или всерьез предлагал свою кандидатуру на пост первого министра в ее будущем правительстве, быть может, памятуя о роли Эрнста Иоганна Бирона при Анне Иоанновне.

Став императрицей, Екатерина с неохотой вспоминала о своей переписке с Уильямсом. Продажа информации за деньги, подготовка государственного переворота в интересах иностранной державы, наконец, любовная связь с иностранным подданным – словом все, что нашло отражение в переписке, она старалась поскорее забыть. Не случайно в своих последних мемуарах знакомство с британским послом и Понятовским императрица описывала довольно бегло, а о своей роли в событиях, связанных с ними, вообще ни словом не обмолвилась. Как отмечала М.А. Крючкова, 1756 год оказался самым «провальным» в мемуарах Екатерины. Полный вариант мемуаров скорее замалчивает события, чем сообщает о них. «Описание этого года – наглядный пример, как Екатерина-мемуаристка умела молчать и сколько всего она могла оставить за кадром своих «Записок», – заключает автор 123 . Не случайным нам представляется и тот факт, что в правление Екатерины II министры стали избегать контактов с иностранцами, поскольку «получение взятки от иностранной державы начали рассматривать как постыдное деяние. Его совершали в тайне, боясь разоблачения» 124 . По-видимому, близкое знакомство с британским послом послужило императрице хорошим уроком и заставило ограничить контакты сановников с иностранными дипломатами. Возможно, неблаговидная роль Екатерины, выявившаяся из ее переписки с послом, побудила ее потомков – императоров Александра II и Александра III держать ее в тайне от общества, чтобы не компрометировать династию Романовых.

Как бы то ни было, визит Уильямса в Россию не прошел бесследно для будущей российской императрицы. Общение с опытным послом явилось для молодой Екатерины своеобразной школой искусной дипломатии, прекрасно освоенной ею в зрелые годы. Возможно, что близкое знакомство с Уильямсом способствовало также зарождению у нее заметного интереса к британской культуре, что и могло привести к зарождению мифа об англомании и англофильстве в России в ее царствование.