По-видимому, подобная версия не выглядела убедительной даже для самой Екатерины, если она высказала опасения, не отравили ли императора офицеры, и велела произвести его вскрытие. Результаты вскрытия она сочла «вполне достоверными»: следов отравы не нашли, император имел совершенно здоровый желудок и умер от воспаления в кишках и апоплексического удара 165 . Однако известно, что данный диагноз не соответствовал действительности: Петр III умер не от болезни, а был убит заговорщиками, среди которых особую активность проявили граф Алексей Орлов, капитан Петр Пассек и князь Федор Барятинский. Один из современников происшедших событий подчеркивал, что, несмотря на лавры победителя в битве при Чесме, Алексей Орлов снискал за свое «злодейство» славу человека «ненавистного и гнусного». Император Павел не простил убийцу своего отца и выслал его в Германию, где «от него бегут, от него отвертываются, как от одного из тех чудовищ, которое внушает ужас» 166 .

Почему же Екатерина скрыла от своего недавнего фаворита истинную причину смерти свергнутого императора? Быть может, она опасалась, что ее переписка с Понятовским получит огласку, а значит, обществу станут известны обстоятельства кончины ее супруга? Конечно, этого нельзя исключать. Ведь с самого первого письма к Понятовскому от 2 июля 1762 г. Екатерина настоятельно просила его не спешить с приездом в Россию, поскольку это было бы опасно и «очень вредно» для нее. Она «до смерти» боялась за письма, которые присылал ей Понятовский, и неоднократно просила его прибегать к шифрованию своей корреспонденции 167 . Однако более существенным в стремлении Екатерины сохранить в тайне убийство императора нам представляется ее опасение выглядеть не должным образом в глазах общественного мнения европейских государств. Не случайно, новоиспеченная императрица просила у Понятовского узнать о том, что «дурного» говорят о ней в чужих краях после происшедших событий 168 .

Как бы то ни было, но западными дипломатами была озвучена официальная версия. Роберт Кейт в донесении от 9 июля 1762 г. сообщал государственному секретарю Г. Гренвилю: «… бывший император … скончался от сильного припадка коли-ков следствия геморроя, которому он бывал часто подвержен. Император умер на маленькой казенной даче, в 18 верстах расстояния от Царского Села, где и находится в настоящую минуту, и куда народ стекается толпами, чтобы взглянуть на него. Похороны, как слышно, будут завтра или послезавтра». Спустя три дня посланник в своей депеше добавил: «Покойного императора похоронили в среду утром в Невском монастыре без всякой церемонии в присутствии чинов первых пяти классов» 169 .

Однако в официальную версию кончины Петра III поверили отнюдь не все дипломаты. К примеру, секретарь французского посольства К.К. Рюльер не сомневался в насильственной смерти императора. Трудно сказать, какими источниками он располагал, описывая страшные события, но его повествование выглядело достаточно убедительным. Так Рюльер сообщал, что Алексей Орлов и статский советник Г.Н. Теплов «сначала попытались отравить императора, а потом удушили его». Они заявились к императору и объявили, что намерены с ним обедать. «По обыкновению, русскому перед обедом подали рюмку с водкою, и подставленная императору была с ядом … Через минуту они налили ему другую. Уже пламя распространилось по его жилам, и злодейство, изображенное на их лицах, возбудило в нем подозрение – он отказался от другой; они употребили насилие, а он против них оборону. В сей ужасной борьбе, чтобы заглушить его крики, которые начинали раздаваться далеко, они бросились на него, схватили его за горло и повергли на землю. Но он защищался всеми силами … и они … призвали к себе на помощь двух офицеров, которым поручено было его караулить … Это был младший князь Барятинский и некто Потемкин, 17-ти лет от роду … Они прибежали, и трое из сих убийц, обвязав и стянувши салфеткою шею сего несчастного императора (между тем как Орлов обеими коленями давил ему на грудь и запер дыхание) таким образом его душили, и он испустил дух в руках их» 170 .

Весьма любопытно описание Рюльера реакции императрицы на случившееся. «В сей самый день, когда сие случилось, государыня садилась за стол с отменною веселостью, – сообщал француз. – Вдруг является … Орлов – растрепанный, в поте и пыли, в изорванном платье, с беспокойным лицом, исполненным ужаса и торопливости, его сверкающие и быстрые глаза искали императрицу. Не говоря ни слова, она встала, пошла в кабинет, куда и он последовал; через несколько минут она позвала к себе графа Панина, который был уже наименован ее министром. Она известила его, что государь умер, и советовалась с ним, каким образом объявить о его смерти народу. Панин советовал … на другое утро объявить … новость, как будто сие случилось ночью. Приняв сей совет, императрица возвратилась с тем же лицом и продолжала обедать с тою же веселостью. Наутро, когда узнали, что Петр умер от геморроидальной колики, она показалась, орошенная слезами, и возвестила печаль своим указом» 171 .

Следует отметить, что тайна смерти Петра III продолжает интересовать современных историков, которые, к слову сказать, не высказывают никаких сомнений в насильственной кончине императора. Концепции ученых различаются лишь в вопросе способа умерщвления Петра III и имен непосредственных его исполнителей. К примеру, А.С. Мыльников полагает, что императора душил ружейным ремнем некий швед из бывших лейб-компанцев – Шванович 172 .

В письмах к Понятовскому Екатерина сообщала о наиболее активных участниках дворцового переворота. Она особо выделила братьев Орловых, подчеркнув, что они «блистали своим искусством управлять умами, осторожною смелостью, … присутствием духа и авторитетом, который это поведение им доставило». Екатерина восхищалась братьями, полагая, что у них «много здравого смысла, благородного мужества. Они патриоты до энтузиазма и очень честные люди», страстно к ней привязанные. Императрица упомянула также капитана Пассека, который «отличался стойкостью», брата адъютанта императора князя Барятинского, офицера конной гвардии 22-летнего Хитрова и 17-летнего унтер-офицера Потемкина (будущего фаворита императрицы Григория Потемкина – Т.Л.). На взгляд Екатерины, последние руководили «со сметливостью, мужеством и расторопностью». Не забыла императрица упомянуть и о собственной роли в событиях. «Все делалось, – признавалась она Понятовскому, – под моим ближайшим руководством» 173 . При этом Екатерина утверждала, что на ее стороне была божья помощь. «Господь Бог привел все к концу, предопределенному им, и все это (участие в государственном перевороте и убийстве супруга – Т.Л.) представляется скорее чудом, чем делом, предусмотренным и заранее подготовленным, ибо совпадение стольких счастливых случайностей не может произойти без воли Божией», с долей цинизма заключала новоиспеченная императрица 174 .

Интересна оценка переворота прусского короля Фридриха II, приведенная С.М. Соловьевым. «По справедливости, – заявлял король, – императрице Екатерине нельзя приписать ни чести, ни преступления этой революции: она была молода, слаба, одинока, она была иностранка, накануне развода, заточения. Орловы сделали все; княгиня Дашкова была только хвастливою мухою в повозке. Екатерина не могла еще ничем управлять; она бросилась в объятия тех, которые хотели ее спасти. Их заговор был безрассуден и плохо составлен, – продолжал Фридрих II, – отсутствие мужества в Петре, несмотря на советы храброго Миниха, погубило его: он позволил свергнуть себя с престола, как ребенок, которого отсылают спать» 175 .

Обратимся еще раз к письмам Екатерины к Понятовскому. В одном из них она делилась своими планами на будущее. «Мое существование состоит и будет состоять в том, – писала она, – чтобы не быть под игом никакого двора … заключить мир, привести мое обремененное долгами государство в наилучшее состояние, какое только могу, и это все». Столь благородные цели императрица предполагала осуществить с помощью доверенных лиц. В их число входили: сенатор из Коллегии иностранных дел Бестужев, с которым императрица, тем не менее, советовалась «лишь для виду»; преданный гетман К.Г. Разумовский; «самый искусный, самый смышленый и самый ревностный человек при дворе» Панин, а также президент мануфактур-коллегии Ададуров. По мнению Екатерины, все они «герои, готовые положить свою жизнь за Отечество и столь же уважаемые, сколь достойные уважения». Однако самым главным для императрицы была их лояльность: они должны были делать только то, что она им «диктовала». «Я их всех выслушиваю, и сама вывожу свои заключения», – утверждала императрица 176 . В то же время Екатерина уже начинала тяготиться опекой и чрезмерной вниманием со стороны приближенных. «Могу вам сказать, – сообщала она Понятовскому в письме от 9 августа 1762 г., – что все это лишь чрезмерная ко мне любовь их, которая начинает быть мне в тягость. Они смертельно боятся, чтобы со мною не случилось малейшего пустяка. Я не могу выйти из моей комнаты без радостных восклицаний. Одним словом, – заключала Екатерина, – это энтузиазм, напоминающий собою энтузиазм времен Кромвеля» 177 .