Ноги напряглись, медленно распрямились — и колени подогнулись снова, не удержав тело, ставшее вдруг тяжелым и будто чужим. Чужим… Словно кто-то стиснул его в кулаке и попытался выжать, как перезрелое яблоко, вывернуть наизнанку, исказить…

Курт опустил взгляд на руки, лежащие на коленях, и сжал в кулаке старые деревянные четки, все так же висящие на правом запястье. Невидимая броня, отразившая основной удар колдуньи, видимо, все же не оберегла всецело — Бог знает, почему, да и не это важно сейчас. Важно встать и не дать смертному изношенному телу закончить начатое малефичкой…

— Гессе!

Значит, я сижу спиной к городу, зачем-то отметил Курт, когда фон Вегерхоф возник из-за плеча и бухнулся коленями в пыль, заглянув ему в лицо.

— Жив? Слышишь меня, видишь?

— Да.

Это короткое слово едва выбралось на поверхность из сжатой болью груди, прорвавшись сквозь горло, как сквозь тесный овраг, заросший терновником. За спиной стрига возник Мартин — запыхавшийся и встревоженный, и когда Курт поднял голову, тот вдруг отступил на полшага и побледнел.

— Так плохо? — с усилием уточнил он.

Фон Вегерхоф, помедлив, молча взял его за руку, приподнял рукав фельдрока и оттянул край перчатки. Курт опустил взгляд. Сквозь кожу руки проступали вены, вздувшиеся и узловатые, как у глубокого старика, но не синеватые, а темно-серые, будто заполненные грязью или разбавленными чернилами. Стало быть, лицо должно глядеться и того краше…

— Ох Матерь Божья!

Бенедикт фон Нойбауэр и четверо его бойцов застыли рядом, глядя на майстера инквизитора с изумлением, опаской, сомнением… Но не со страхом. Хорошо. Молодцы. Не напрасно едят хлеб на конгрегатской службе…

Мартин бросил взгляд на четки, зажатые в его пальцах, и убрал ладонь с рукояти меча.

— Все-таки Урсула? — спросил он, приблизившись и присев рядом на корточки, Курт кивнул и застонал от нового всплеска тошноты.

— Мне надо к отцу Конраду, — сквозь зубы выдавил он, переведя дыхание.

— Мне все-таки кажется, что отходную планировать рановато, — заметил стриг напряженно, и он повторил, с трудом проталкивая слова сквозь боль в горле:

— Срочно. Причастие. Урсула… Она не бьет, она изменяет.

— Понял, — кивнул стриг; подставив плечо, фон Вегерхоф закинул руку Курта себе на шею и осторожно встал, подняв его на ноги.

— Господин фон Нойбауэр, — позвал Мартин, подхватив его с другой стороны. — Вы и ваши люди — в лагерь паломников. Женщина по имени Урсула — опасная малефичка, не пытайтесь задержать. Если она все еще там, что вряд ли, и если будет возможность — стреляйте издали, желательно в голову. Одного из ваших — за подмогой, пусть уходят солдаты из оцепления, в нем уже нет смысла. Окружить лагерь. Все его обитатели — предварительно обвиняются в ереси и соучастии в покушении на инквизитора. Все лишены права покидать лагерь. Без веских поводов силу не применять, но спуску не давать. Ждать дальнейших указаний.

— Да, майстер Бекер, — откликнулся рыцарь, молча кивнул одному из своих людей, и тот, отозвавшись таким же молчаливым кивком, бегом припустил к лесу.

— Дай-ка, — отодвинув Мартина в сторону, велел стриг, перехватил у него Курта и двинулся к Грайерцу. — Но будет быстрее, если я тебя донесу.

— Чтоб потом местные рассказывали, — с усилием возразил он, — как хлипкий мальчишка-помощник нес великовозрастного инквизитора на руках, точно девчонку?

— Ты вот-вот отдашь Богу душу, не время для конспирации.

— Я сдохну, и мне будет все равно, а вам тут еще работать. Просто не дай мне упасть. Я дойду.

— Уж будь любезен, — раздраженно пробормотал фон Вегерхоф, торопливо шагая и стараясь не столько вести его, сколько почти нести, удерживая одной рукой. — Иначе наплюю на все и закину на плечо, как куль.

Курт не ответил — тупая боль в груди вдруг вспыхнула резью, в голове на миг снова потемнело, ноги подогнулись, он споткнулся и не упал лишь потому, что повис на стриге, едва не потеряв сознание.

— Non, non, non, enfoire! [101] — зло прикрикнул тот, подхватив его второй рукой и ускорив шаг. — Quel tas de merde! [102] Не вздумай кончиться на этой дороге, Гессе!

— В порядке, — хрипло возразил он, пытаясь переставлять ноги вслепую, и стриг отозвался нечленораздельным шипением, в котором Курт разобрал лишь «merde [103] » и «fils de pute [104] ».