— Так как же ты в гости пойдешь, если пост?

— Я же по делу.

— Ну да, сержантика клеить.

— Не-ет. У нее жених там где-то.

— Ну-у… Это ж эвона аж где… На той стороне планеты. Оттуда не видно.

— Я тоже так думал. А она мне: «Ми такой лыванский лу-уди… Еслы ми сказал свой жиних: „Лублу. Ты и толка ты“, то всо, всо! Айм сори, Саша…»

— Клинья, выходит, подбивал уже.

— А что ж…

— А почему «лыванский лу-уди»?

— Семья ее происхождением из Ливана, предки. Они это чтят. Это только считается, что в Америке национальностей нет. Все, мол, американцы, и все тут. А на самом деле ирландцы, итальянцы, евреи, китайцы — все сами про себя помнят, кто есть кто.

— И это правильно.

— Наверное.

— Ладно… — Волков погасил сигарету в пепельнице и взглянул на часы. — Уже начало восьмого, давай я тебя к Герману закину.

— Да здесь недалеко. Я и пешком дойду. В магазин еще заглянуть надо, неловко с пустыми руками.

— Заглянем.

— Да? Ну давай.

Адашев-Гурский накинул на себя кожаную куртку, вынул бумажник, заглянул в него и опять убрал в карман.

— А у тебя что, дела еще сегодня? — спросил он у Волкова, выходя из квартиры.

— Да так… ничего важного, в общем, — пожал тот плечами.

— Так и пошли.

— Думаешь, удобно?

— Думаю — да. Мы же ненадолго. — Гурский запирал дверь.

— Ну… — Петр в раздумьи склонил голову на бок.

— Пошли-пошли, — Александр стал спускаться по лестнице.

— А лифт так и не работает? — саркастически улыбаясь, спросил Волков, шагая вслед за ним.

— Не-а.

— А пункт этот, приема металлов, который тут рядом, так и процветает?

— Ага.

— Ждешь, когда я его взорву?

— Ага.

— Не дождес-ся. Хочешь — подыхай на этой лестнице. Пятый этаж, едрена шишка!.. Туда-сюда, туда-сюда, и так каждый день. И это вместо того, чтобы пойти и разнести его к едрене фене. Дурак ты, Гурский, малахольный, а не реальный пацан.

— Ага.

— Чего ты лыбись-ся?

— Мама, ешьте рыбу…

— Жареных карликов?

— Жареных карпиков.

— Так их же нету.

— Тогда сидите и… не квакайте.

— Слушай, а чем там Алена занимается? — Выехав со двора, Волков вырулил на Малый проспект Васильевского острова.

— По-моему, ничем. — Адашев-Гурский приоткрыл окно и потянулся за сигаретой. — Там ее Борюсик бабки заколачивает, в основном. По ее словам.

— А ты с ним знаком?

— Нет. Она его уже там, в Канаде, встретила.

— Она ведь искусствовед?

— Вроде. Ну… уроки, говорит, давала фортепьянные, частным образом. А теперь гороскопы составляет, за символическую плату.

— Совсем опупела.

— Так скучно же.

— Эт-то понятно. Это мы понимать можем. — Петр сделал левый поворот, проехал по Пятнадцатой линии до перекрестка со Средним проспектом, повернул направо и остановил машину напротив магазина «Джинн».

— Пошли, — сказал он, открывая дверь. — Здесь, по-моему, все есть.

Выйдя из лифта, Гурский и Волков подошли к обитой дерматином двери. Александр позвонил в звонок. Из квартиры донеслось отчаянное звонкое тявканье, потом послышались тяжелые шаги, и дверь распахнулась. На пороге, заслоняя собою почти все пространство дверного проема, стоял Герман.

— О! — сказал он, глядя на гостей и широко улыбаясь. — А мы не ждали вас, а вы приперлися… Шмонька, тубо! — Он наклонился, сграбастал огромной ладонью крохотного чихуахуа и засунул его в широкий карман фартука пестрой расцветки. — Служебно-розыскной пес, — кивнул он на крохотные бусинки влажных глаз, выглядывающих из кармана, — злобы необыкновенной. Только жутко невоспитанный. Надо бы на площадку с ним ходить, но все как-то руки не доходят. Чего стоите-то? Забоялись? За-аходи!..

— Здравствуй, Гера, — сказал Петр.

— И тебе не хворать…— Герман посторонился, втянув живот, и Адашев-Гурский с Волковым вошли в квартиру.

— Тут это… — Гурский протянул пластиковый пакет с выпивкой.

— Ага, — кивнул Герман, беря в руки пакет, и обернулся в сторону кухни: — Светка, атас! Гурский пришел, прячь Алису.

— А она уже здесь? — вскинул глаза Гурский.

— Только что пришла откуда-то. Вон, на кухне Светке помогает.

— И вовсе и не атас. — Александр снимал с себя куртку. — Я вообще не пью.

— Привет, — улыбнулась вышедшая из кухни маленькая изящная девушка, протягивая руку Волкову. — Света.

— Петр меня зовут, — Волков осторожно пожал руку.

— Очень приятно.

— Это ты торопишься с выводами, — сказал Гурский. — Узнаешь поближе, взвоешь.

— Да ну тебя, — Светлана подставила щечку, которую Александр чмокнул. — Хуже тебя не бывает. Вы раздевайтесь, давайте я сама повешу.

— А он не может, — обернулся, идя на кухню, Гурский. — У него там волына под мышкой. Он стесняется.