— Не говори так, ты лучше выглядишь в моих глазах, чем ты думаешь, — она усмехается, приподняв уголки губ. Я вздыхаю, поправляя ей волосы.

— Ты не представляешь, насколько ты прекрасна в моих, — проговариваю я немного тише.

Вика притягивает меня за шею к себе, наклоняется, обнимая и кладя голову мне на плечо. Поглаживаю ее по спине, положив другую руку ей на бедро, и вдыхаю запах с ее шеи, который опьяняет меня. В сердце неприятно колит от понимания того, что я мог все это потерять из-за собственных страхов.

Она всегда была добра ко мне, бесспорно. Я был интересен ей, в первую очередь, как человек со своим опытом и жизненной историей. И я вообще понятия не имею, чем я такое заслужил.

Каждый раз, когда Вика плакала и расстраивалась, я все больше привязывался к ней. В первый раз я не понял себя, когда разозлился на Тимура за то, что он откровенно лапал ее. Да, на тот момент я мог подумать, что мне не нравится, что он может себе это позволить, а я нет (дал слово как-никак). Сейчас смотрится эта ситуация немного с другим подтекстом, неизвестно присутствующим ли тогда на самом деле (или пребывающим в спящем режиме).

Кульминацией стал ее поцелуй в лифте. Меня словно все это время держали вверх ногами и тут наконец-то перевернули. Наверное, именно тогда мое подсознание подчеркнуло, что Вика — девушка, готовая стоять на своем, не жалея ни ключей, ни мою психику, ни себя (в любую погоду и даже почти без одежды), легко оставляет после встречи с собой необъяснимое волнение и внутреннее возбуждение. И мелким шрифтом в самом низу к этой подписи: заставляет всеми фибрами души стремиться к ней.

Может быть, поэтому-то я и поцеловал ее во время ее рассказа о детях из детских домов. Тогда, конечно, я думал, что все от несправедливости: почему она может меня целовать, когда ей вздумается, а я нет? Но я четко осознал всю трагичность происходящего. Что бы ты ни думал, как бы ты не формулировал свои мысли и не расшифровывал значения своих действий, подсознанию виднее.

— Почему ты не пришел раньше? — Тихо всхлипывает Вика, и я замечаю, что она снова вздрагивает.

Я прижимаю ее сильнее к себе, поцеловав в плечо. Тугодум я, у которого не было смелости признаться самому себе в том, что она мне небезразлична.

— Прости, — произношу я, отчего зажмуриваюсь. — Давай начнем все сначала?

Девушка на мгновение затихает и отстраняется, не размыкая объятий. Вытираю ей слезы в который раз, а лучше мне вообще бы не приходилось этого делать. Не очень верится, что это слезы счастья, потому что в ее мокрых глазах я радости не нахожу.

— Меня Саша зовут, — осторожно улыбаюсь я, наблюдая за реакцией Вики. — А тебя?

— Как-то не очень знакомиться с таким лицом, — она издает смешок, шмыгая носом и потирая глаза руками.

— Хорошее лицо, очень даже милое, — она усмехается, а я улыбаюсь как дурак, потому что дождался ее смеха, пускай короткого и перебиваемого дрожью из-за недавних слез.

— Можно я дам ответ завтра?

— Конечно.

Я киваю, а сам думаю: «Почему завтра? Она будет целые сутки взвешивать все за и против?» Хотя чего я жалуюсь, мне потребовалось около полутора недель (вместе с пинком под зад от Никиты), чтобы сообразить, как мне ее не хватает. Я готов подождать какие-то сутки.

— Ну и мы все-таки первый раз встретились, тебе полезно будет знать, что я живу, может, и скромно, но не жалуюсь, — продолжаю я наше третье по счету знакомство. — Машина есть, квартира есть, работа есть. И я холост.

— Дурак, — смеется она и упирается руками в скамейку, не прекращая улыбаться. А мне становится действительно хорошо, именно ради ее улыбки я и говорю такую чушь.

Мне легко общаться с девушками, но если копнуть поглубже, то можно столкнуться с нюансами. Поверхностные отношения, знакомства, секс — да, пожалуйста; здесь многого не нужно. Этого опыта у меня навалом. А дальше я уже давно перестал заходить и много раз всем говорил: никакой близости, адьос, малышка.

Серьезные отношения у меня были дважды: первая школьная любовь и типа первая осознанная любовь. «Типа», потому что не могу сказать, что это была любовь, скорее, просто очень сильная влюбленность.

Если говорить о женской половине семьи, то она невелика. Тем более, когда я покинул родной город, теперь с ними не пересекаюсь вообще, только с бабушкой. Теть или сестер у меня нет, а те, что есть либо слишком далекие родственники по семейному древу, либо давно уехали в другие крупные города, подальше отсюда.

Мать — это вообще отдельная история. Наши отношения похожи на небольшую лодку, которая в открытом океане, где постоянно штормит. У нас трудные отношения, построенные на непонимании. Мы будто отгорожены друг от друга стеной, поэтому, когда разговариваем и пытаемся что-то донести, наши слова не долетают и рикошетят об эту стену. Было бы странно обвинить во всем этом мать, но в этой ситуации я абсолютно не имею представления, что творится в ее голове и почему она так поступает.

Все, что я чувствую со стороны матери — это какие-то негативные эмоции. Честно говоря, мне вообще кажется, что ее любимый сын — это Миша. Словно после смерти отца я перестал быть ей нужным, возможно, потому что мы с Мишей не являемся полнокровными братьями. У нас разные отцы, и иногда мать смотрит на меня абсолютно по-другому. Не знаю, как объяснить это чувство. Она сразу отворачивается, а мне становится неуютно, но я подозреваю, почему это так, что бы она мне не говорила.